У смерти на краю. Тонечка и Гриша - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик
У смерти на краю. Тонечка и Гриша читать книгу онлайн
Война — великая разлучница. Там, где она прошла, теряется всё и все. Армии теряют людей и технику, бойцы теряют друзей и однополчан, а мирные жители теряют своих близких и дальних родственников — отцов и сыновей, жён и матерей, детей и родителей… И даже когда война уходит в прошлое, её страшные сёстры — разруха и разлука — ещё долго гуляют по истерзанной земле.
Но есть она — непобедимая и неподвластная войне, соединяющая души и сердца людей, помогающая им найти друг друга даже за тысячи километров — Любовь!.. И вот именно о ней эта книга. О Тонечке и Грише, об их большой Любви, не давшей им потеряться и вновь соединившей через долгие годы войны!
Увлекаясь, явно ободрённая интересом «публики», она спешила вперёд.
— Видите ли, сначала в городе был только китайский театр. Его построил китайский купец по имени Панхиоза…
Верочка было прыснула, услышав такое смешное имя, да быстро осеклась. А дама продолжала:
— Русских тогда тут было меньше, чем китайцев и корейцев. И этот «меценат», с позволения сказать… — Дама брезгливо поджала губы. — Этот «меценат» устроил в подвалах китайского театра многочисленные опиумокурильни! Мне рассказывали, что там на стенах висели полотнища с надписями: «Когда опийная трубка в твоих руках, ты — владыка колесницы в облаках счастья!» Вот для чего он построил этот театр! Чтобы местных жителей сгубить наркотиком. Мило, не правда ли? — обратилась дама к зачарованно внимавшим её речам собеседницам.
Верочка возмутилась: как же так?
— А почему милиция их не арестовала? И этого фашиста Панхиозу! — горячо воскликнула девочка, сжимая кулачки.
— Милиция? Дорогое дитя, тут были иные власти. И они в это дело не вмешивались. Вот Пьянков решил побороться с Панхиозой и построил в 1908 году этот Народный дом. Поглядите! Настоящий театр. Меценаты тогда не поскупились и пригласили из столиц актёров молодого поколения, служителей Мельпомены. В том числе и ме… — Тут дама осеклась, выдержала паузу, потом продолжила скороговоркой: — В том числе и Елизавету Чалееву-Бельскую.
Дама замолкла, как бы ожидая узнавания, удивления, восторга, хоть какой-нибудь яркой реакции. Но в ответ до сознания дамы обрывками долетали слова собеседницы:
— Пограничник… всю жизнь на границе, на фронте… и теперь тоже, до театра ли… было. Война… тут бы выжить… Бомбили… Бежали от немцев, голые и босые… Еле добрались… Голодно… Так тяжело…
25. Жизнь в Ворошилове. Город. Чалеева-Бельская
Еле дождавшись окончания реплики визави, дама продолжила свой рассказ.
— Этой девочке, молодой Чалеевой-Бельской, выпала великая честь играть на одной сцене Малого театра с Марией Ермоловой, с великим Южиным. Я… она… восприняла… — Голос дамы стал звучным, она заговорила высокопарно и торжественно, сверкая глазами: — Восприняла традиции того театра и до сих пор несёт их, как знамя!
Тонечка оживилась:
— Вы говорите, что эта актриса и теперь выступает в этом театре?
— Не выступает, играет, — мягко поправила дама. — И не здесь, она служит в театре Владивостока. В Приморском драматическом театре имени Горького.
Тонечка покивала в знак согласия. Она хорошо знала это здание, хоть на спектаклях побывать ей не пришлось ни разу. Вот обидно…
Дама подумала немного, как бы вспоминая. Добавила тихим голосом:
— После некоторого жизненного опыта она вернулась сюда, в Приморье.
Тонечка сжалась, ожидая словесного удара.
— Жизненного опыта… Вы говорите об… аресте?
Дама неожиданно расхохоталась, красиво откинув седую голову, заговорила отрывисто, будто забивая гвозди в удивлённое внимание молодых собеседниц:
— Нет, дорогая моя, вовсе не то! Представьте! Чалеева-Бельская вступила в Красную армию! По велению сердца! На гребне своей театральной славы! И она прошла с Десятой армией от Поволжья до Кавказских гор. Выступала перед красноармейцами с классическими монологами прямо перед боями, читала стихи на привалах. А взятие Царицына! И сразу после его освобождения — спектакль! Какой возник тогда душевный подъём у публики!
Дама заулыбалась своим воспоминаниям, глядя внутрь души своей.
Она видела себя ещё девочкой, стоящей за кулисами Малого театра.
Видела Марию Николаевну Ермолову в трагических и героических ролях. Читала о невообразимом триумфе актрисы в роли Лауренсии в драме Лопе де Вега «Овечий источник».
Профессиональная память услужливо подсказала даме слова статьи:
«Бывшим на этом спектакле до сих пор памятно то глубокое, потрясающее впечатление, которое произвели и пьеса, и игра Марии Николаевны в роли Лауренсии… Когда Лауренсия, бледная, с распущенными волосами, дрожащая от стыда и негодования, прибегает на площадь и сильной речью возбуждает народ к восстанию против губернатора, восторг публики дошёл до энтузиазма… В этой роли вылилась вполне страстная любовь к свободе и не менее страстная ненависть к тирании, которая охватила собой юную душу артистки. Словно электрическая цепь соединила на этот раз сердце артистки с сердцами тысячи зрителей, и они слились с ней в одном чувстве».
Дама подумала в который раз, что тот момент решил всю её жизнь.
Идти по стопам Ермоловой и в театре, и в жизни!
Следовать открывшимся ей, девочке, идеалам!
И видит Бог, она шла! И до сих пор идёт!
Создавать электрическую цепь, соединяющую сердце артистки и зрителей… И ей это удавалось! В роли той же Лауренсии.
Какой восторг!
События, образы, эмоции увлекли её так высоко, так далеко от настоящего… Дама не замечала, что собеседница спрашивает её о чём-то.
Тонечка терпеливо повторила:
— Значит, Народный дом всегда был театром? И кто же в него ходил? Ведь это, — она повела руками вокруг себя, — большое село! Как мне кажется, — быстро добавила она, не желая быть невежливой.
Дама вынырнула из своих воспоминаний и непонимающе воззрилась на «девочек», стоящих перед ней.
— Что? Ах да. Село. Большое село? Знаете, когда юная Чалеева-Бельская получила от Пальмина-Элькана, ну, вы же знаете, антрепренёра и артиста, приглашение на роли первых инженю в Никольск-Уссурийск осенью 1908 года… так сначала она была просто в ужасе! Боже, той осенью этот «город» совершенно походил просто на большую деревню! Особенно после Владивостока. И вот этот кирпичный Народный дом на Сенной, представьте, был самым солидным зданием! Но внутри он был хорош! Как хорош! Чудо! Зал, сцена — всё великолепно! Сезон открыли тогда пьесой «Горе от ума».
Запнувшись, дама раздумчиво добавила в лад своим мыслям:
— Воистину настоящее горе может случиться только от великого ума… Но это я так… Какие блестящие спектакли ставились! И в зрительном зале — везде сияли офицерские погоны. Соответственно подбирали и репертуар — классический, салонная комедия, нередко более или менее приличные фарсы… Пусть сам город был, скажем так, захолустным, но культурная жизнь Приморья переместилась сюда! В Народный дом. И била здесь фонтаном!
Дама опять заговорила с пафосом. Как будто произносила заученную роль:
— Уссурийская публика тех лет рукоплескала театральным труппам Арнольдова, Лирова, Нининой-Петипа из Владивостока, артистам театров Хабаровска, Благовещенска. Каким праздником были гастроли московских и петербургских театров! По Транссибу сюда, «в село», приезжали все, не страшась долгой дороги.
А гастроли Веры Комиссаржевской в 1909-м? Люстры в зале чуть не рухнули от оваций! Как ей
