У смерти на краю. Тонечка и Гриша - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик

Вера слушала и верила. Всем сердцем она верила маме Тоне.

Так и будет.

А пока — она терпит.

Терпит изо всех сил.

В городе Тонечка и Верочка бывали потом очень редко.

Заботы, заботы.

Огород и больная Марья, хозяйственные дела.

Только сходили они один раз посмотреть древнюю-предревнюю каменную черепаху, торчащую здесь из земли с незапамятных времён. Всего две таких черепахи в Приморье. Одна — здесь, другая — в Хабаровске.

Это им учительница посоветовала. Она и Тонечке много рассказывала, что давно, очень давно, в двенадцатом веке, когда нога русская на эти земли и не ступала, были эти земли китайскими.

— На месте Никольска-Уссурийского, — тут пожилая учительница, покраснев, исправилась, — на месте Ворошилова давным-давно был расположен центр губернии Суйпинь царства Цзинь. Но после бурных событий китайской истории тринадцатого века он оказался заброшенным. Вот с тех стародавних времён стоит в нынешнем городском парке гранитная черепаха. Чжурчжэньская черепаха.

Произнеся эти мудрёные слова, учительница значительно посмотрела на Тонечку и Верочку.

— Вам понятно? Это очень древнее поселение людей. Вы же видели каменные ступы? Пойдите и поглядите теперь на черепаху. Немногим такой случай представляется. Только жителям нашего города.

Сходили в парк.

Нашли черепаху.

Верочка посмотрела — ничего особенного.

Чему учительница так удивляется?

Да, большое каменное изваяние. Сверху панцирь черепаший, а лапы — драконьи, а может, лягушачьи? Слишком маленькие для такого панциря, да и вырезаны в граните грубо, как будто другой мастер или подмастерье выбивал. Так Верочке показалось. Не сравнить с тонкой резьбой пластин панциря…

Но что ей, Вере, за дело? Пусть учёные разбираются.

Не очень-то впечатлённые увиденным, пошли восвояси.

А дома — дорогой подарок!

Её ждало письмо от Гриши! Писал: всё хорошо, жив, здоров! Какое счастье!

И жизнь опять расцвела!

Наступила зима с вьюгами, с сильными, устойчивыми морозами. С высокими снегами. В школе — всё время холодно. Тонечка спрашивает у учительницы — отчего плохо топят. Вразумительного ответа нет. В стылых классах дети занимаются в верхней одежде. Мёрзнут пальчики, вот как тут красиво написать в тетради?

Но Вера учится. Старается. Выводит каллиграфическим почерком строчки.

Голод, голод — вот что неотрывно преследует девочку. Некоторые дети, у которых отцы остались дома по брони, едят на переменках невообразимое лакомство — «сою»! Так называли дети цветные сахарные шарики, что продавали с лотков корейцы. И Верочке хочется, да где взять копеечки, чтобы купить вожделенное лакомство? Вот и глотает она слюнки, вспоминая добрую даму и её шоколад.

Тонечка считала дни.

Уже целый год и пять месяцев беспросветной работы и голодной жизни у сестры Марьи.

Так по Лизочке тоскует Тоня. Только письма из Владивостока утешают.

Боже мой, Боже, тяжело как. Тонечка держится из последних сил.

Вот Верочке опять стало плохо! Малокровие просто «доедает» девочку. На жмыхах да на картошке не восстановить подорванное войной здоровье.

А помогать маме по хозяйству?

А бесконечный огород?

А дрова для печи?

И всегда грызущий внутренности голод…

К тому времени Верочка уже еле ходила.

Опухла от голода.

Тонечка начала потихоньку плакать, отчаялась. Во Владивостоке хоть была рыба, были крабы, а тут — одна «картоха»! Спасибо брату Никите, сестре Любушке, присылают посылки, поддерживают, а то бы совсем пропадать. А брат Георгий замолчал, не пишет, не помогает, видно, невестушка не велит. Четверо у них теперь, самим, видно, не хватает. Иногда Никита в письме при посылке сообщает, что друг его, тот капитан подлодки, тоже свой гостинчик в Ворошилов приложил… Спасибочки всем добрым людям.

И сестру Марью никак не оставишь, она всё не может оправиться, так слаба, что пребывание Тонечки с дочерью в Ворошилове бесконечно затягивается и затягивается.

Скоро весна 1944 года.

К весне стала, однако, Марья более или менее выправляться. Нашла подработку. Вот что радовало и обнадёживало Тонечку.

Мало-помалу, с большим трудом свыкалась сестра Марья с мыслью, что её Ивана больше нет, что не вернётся он.

Ох, не откроет она однажды дверь, а там — Иван!

Вернулся к ней, живой, пусть хоть и раненый, пусть без ноги или без рук!

Прижала бы она его к груди своей, и зажили бы они!

Но нет, такому не бывать. И могильным холодом теснит сердце Марьи, глядит она на своих деток, сироток теперь, кровавыми слезами рыдает её душа. А жить надо. Надо жить дальше. Поднимать детей, растить, учить. В люди выводить.

Одной!

Одной, Ванечка!

Ох, тошнёхонько твоей Марье!

27. Бабушкины песни

А что же Лизочка?

Полтора года жила она без мамы во Владивостоке, с доброй бабушкой Катериной и семьёй Гаманковых, Любой и Ефремом. Только доброе видела Лизочка от родных. Приносил ей гостинчик и Ефрем, когда был дома. Но чаще они жили втроём: бабушка Катерина, Люба и Лиза.

Для спасения голодающих тогда во Владивостоке стали раздавать бесплатные супы. Простая вода с галушками, выдавали по одному половнику в миску, и детям тоже. За «супом» ежедневно стояли длиннющие очереди. Получив вожделенные половники «супа», бабушка Катерина и внучка Лизочка шли домой — греть на печке эту «царскую еду».

Обедать.

Люди спасались всем миром, как могли.

В соседнем доме проживала молодая семья. Муж был военным моряком и ходил в походы, а супруга его растила мальчика, ровесника Лизы. Дети играли вместе. Катерина присматривала за обоими. Каждый вечер, придя с работы, соседка звала детей к себе в дом — ужинать. Подкармливала Лизочку. Пайки в том доме были «богатые». Лизочка наконец перестала так сильно голодать.

Вечерами, когда кончались хозяйственные дела, бабушка Катерина садилась на кухне у печки с вязанием в руках. В высокое окно было видно улицу, солнышко уже склонялось к западу, красным светом заливало кухню. Но постепенно вечерние тени накатывали на милое бабушкино лицо, на спицы, быстро мелькавшие в гладких, будто у девушки, руках. Гнездились в углах кухни. Вот и месяц проступил на ещё светлом небе. Огня Катерина не зажигала.

— Сумерничать будем, поди, — отложив вязание, звала она внучку.

Лиза с радостью забиралась к ней на колени. Бабушка была мягкая, тёплая, уютная. Она обнимала внучку и начинала петь, покачиваясь вместе с ней взад-вперёд в такт мелодии. Лиза слушала, разомлевая и проваливаясь в дрёму. Много песенных историй знала бабушка.

— Казак умирает, друзей умоляет:

«Насыпьте курганчик земли в головах», —

выпевает бабушка.

Живо, ритмично выводит она мелодию, по-боевому! А слова грустные. Лизочка слушает. Уж не про маму ли эта песня?