В сердце войны - Александр Николаевич Карпов

Витя вздрогнул от громкого звука захлопнувшейся двери. В комнате слышался только хриплый стон матери. Мальчик прислушался. Тяжелый шорох и глухие удары по дереву донеслись до него. Трясущейся худенькой ручкой он осторожно отодвинул край занавески, чтобы рассмотреть происходящее.

Бабушки не было. По полу, стоя на четвереньках, медленно переставляя то ногу, то руку, согнутую наполовину в локте, ползла в угол комнаты его мать. Витя попытался позвать ее, но не смог. Подступивший к горлу ком не дал ему этого сделать. Не зная, как повести себя в данной ситуации, он встал возле печи, навалился на нее и стал, тихо плача, смотреть на мать. Та, шатаясь и трясясь всем телом, медленно выпрямилась, встав на колени. Она подняла лицо к иконам, перекрестилась и начала хриплым срывающимся голосом произносить молитву. Сказав несколько слов, женщина обмякла и упала на бок, успев подставить локоть. Витя подбежал к матери. Он обнял ее сзади и потянул вверх, пытаясь помочь ей снова встать на колени. Но сил у мальчика не хватило. Ослабевшая, она совсем повалилась на бок и заплакала, одной рукой закрывая лицо, другую прижимая к животу.

– Витенька, заклинаю тебя, сыночек. Береги сестренок. Слышишь меня, сестренок береги, сынок! – Рыдала она. –  Береги их, Витенька.

Мальчик склонился над матерью, заливаясь слезами, которые, стекая по его лицу, крупными каплями падали на ее блузу. Он обхватывал ее одной рукой, другой пытался вытирать мокрое лицо. Потом, обняв родного человека, дернулся, снова стараясь поднять ее на ноги. И снова, не в силах этого сделать, заплакал над ней.

– Сестренок береги, заклинаю тебя, сыночек мой! – снова тихо и хрипло сказала женщина, схватив обессиленной рукой его ладонь.

Витя не услышал шума вернувшейся в дом бабушки. Не услышал он причитаний и рыданий за своей спиной. Он только почувствовал, как чьи-то руки подхватили его и оттащили от матери.

– Нет! Нет! – взмолился он, чувствуя, как его отделяют от ее тела.

– Нюра, девочек одевай! Илюша, бери Витю и уходите! – донесся до рыдающего мальчика взволнованный голос бабушки.

– Боже, что делается? Ой, что делается? – запричитала соседка Нюра, начавшая возиться над одной из сестренок.

– Мама! Нет! Нет! Мама! – уже совсем громко плакал Витя, вырываясь из рук своего дяди. –  Пусти! Пусти меня!

– Одевайся, сыночек! – плачущим голосом обратилась к нему соседка, склонившаяся над проснувшейся и расплакавшейся от шума маленькой Валей.

– Витя, Витя! – трепетал над мальчиком Илья, держа его и прижимая к себе. –  Одевайся, пожалуйста.

– Нет! Нет! Мама! Мама! – рвался к матери ребенок, повиснув в бессилии на его руках.

– Да уведите вы детей поскорее, ради бога! – взмолилась в рыданиях пожилая женщина, падая на колени и склоняясь над лежащей на полу невесткой.

Соседка Нюра прижимала к себе всхлипывающего и вытирающего рукавом слезы Витю. Правый рукав его пальто, когда-то перешитого матерью из чьего-то пальто, попавшегося ей, опытной швее, под руки, постепенно покрывался тоненькой корочкой льда, в которую превращались его слезы, впитывавшиеся в материю. Почувствовав это, он выдернул левую руку из ладони соседки и провел сухим левым рукавом по щекам, вытирая новые слезы. От накопившегося переживания мальчик не выдержал. Его опухшее и раскрасневшееся лицо расплылось в гримасе, какая появляется у маленьких детей, собирающихся расплакаться. Слезы снова хлынули из глаз, заливая нос и щеки.

Рядом стояла и причитала рыдающая бабушка, то и дело произносившая вполголоса:

– Настенька, на кого же ты меня оставила? С тремя-то малыми детками. Чем же я их кормить-то буду? Как же они без мамки-то теперь будут?

– Тридцать лет всего, тридцать лет, –  тихо бормотала соседка Нюра, приложив ладонь к заплаканному лицу, –  за что так, Господи?

Илья и еще два мальчика подростка, проживавшие на этой же улице, работая лопатами, набрасывали комья мерзлой земли на завернутое в одеяло тело молодой женщины. Когда непогребенной оставалась только голова, контур которой обтягивала ткань, Витя заплакал еще громче и протянул вперед руки, понимая, что больше никогда не увидит свою мать. Илья заметил это и остановился. Несколько секунд он смотрел на последнюю, еще не погребенную часть завернутого в одеяло тела супруги своего родного брата.

– Да закапывай ты, что стоишь-то! – буркнула на него Нюра.

Илья послушно стал бросать землю, полностью накрывая ею мертвую женщину. После нескольких взмахов лопатой, он поднял на мать заплаканные и одновременно испуганные глаза.

– Потом перезахороним на кладбище? – спросил он срывающимся голосом и зарыдал, опустив лицо, с которого на край могилы начали капать крупные слезы, смешанные с частицами земли, накопившимися за несколько дней почти непрерывно проводившихся земляных работ под контролем гитлеровцев и руками их приспешников.

Старушка закивала ему, закрывая руками искаженное плачем лицо.

Молодую хозяйку похоронили прямо в траншее, растянувшейся по огородам вдоль всей улицы и неожиданно не понадобившейся немцам, а потому заброшенной ими или оставленной как вспомогательной, на случай отражения возможного наступления Красной армии. Там, где еще два месяца назад был огород и стоял деревянный забор, теперь была погребена мама Вити и две ее подружки.

– Ведь все трое такие молодые. У всех детки. И все до утра не дожили! – сквозь плач протянула Нюра, прижимая к себе всхлипывающего Витю. –  И похоронили-то как? Разве ж так можно? Не дать на кладбище увезти! Что? Так и будет Настя в своем огороде лежать?

– Да помолчи ты наконец! – взорвалась пожилая женщина, кивая на маленького внука.

Мальчик стоял, уткнувшись лицом в телогрейку соседки, по-матерински прижимавшей его к себе и гладившей по спине. До него доносился ее запах. Но чутье ребенка подсказывало, что не так пахнет его мама. Что этот запах не ее. Он ему не родной. И больше того запаха ему не учуять, потому что мамы у него больше нет. Витя затрясся всем телом, рыдая и отстраняясь от соседки.

– А этому-то душегубу, что еще надо? – привстала со стула Нюра и уставилась в окно.

На дороге остановилась большая грузовая немецкая машина, впереди которой стояла запряженная крепкой лошадкой телега, с которой с важным видом слезал торговец. Стоя на месте, он обвел взглядом постройки на улице и, дождавшись, когда несколько солдат спрыгнут из кузова, неспешными движениями указательного пальца, поочередно обозначая им в воздухе, указал на дома местных жителей. Сидящий в кабине грузовика офицер что-то проговорил солдатам, и те, разбившись на группы по четыре человека, двинулись в направлении домов, неся в руках и за спинами свою объемистую поклажу в виде ранцев, корзин и свертков. Нюра спешно выбежала из дома. Витя равнодушно уставился в окно, глядя на немецкий автомобиль. Потом он увидел торговца и,