В сердце войны - Александр Николаевич Карпов

на поваленные на пол чулана старые одеяла, чтобы заснуть. Старушка, тяжело вздыхая и медленно переставляя уставшие ноги, нагнувшись и держась рукой за грудь, морщась от душевной боли, стала вытягивать из-под печи маленький мешочек с крупой, чтобы сварить для детей кашу и покормить их до прихода остановившихся на постой в ее доме немецких солдат. Когда простая, на воде с небольшим количеством соли каша была сварена, пожилая женщина разбудила старших внуков и, быстро усадив их за стол, сказала:

– Ешьте быстрее, пока германцы не вернулись!

Валя с Витей стали проглатывать кашу, почти не жуя. Вскоре проснулась маленькая Тамара, которую разбудил пустой детский желудок, отсутствие материнского голоса и тепла ее рук. Она истошно закричала. Измученная заботами о внуках бабушка стала поить ее заранее приготовленной теплой водой, слитой из чугунка, в котором варилась крупа. Этим она старалась хоть как-то накормить голодного ребенка.

– Витя, возьми ступку, –  сказала она старшему внуку, –  я там каши натолкла, налей туда чуть-чуть водички из чайника.

Только что расправившись с маленькой порцией каши, мальчик добросовестно выполнил указание бабушки, прекрасно понимая, что этим можно хоть как-то успокоить голодную, а оттого громко плачущую сестренку. Едва приняв скудную пищу, Тамара ненадолго успокоилась, но вскоре снова начала громко плакать, не давая покоя никому в доме.

– Да когда же Илюша вернется? – взмолилась пожилая женщина, взволнованная еще и отсутствием рано угнанного на работу сына. –  Может, он хоть немного ее успокоит.

Витя, чтобы хоть как-то помочь бабушке, взял Тамару на руки и стал показывать ей игрушки, сопровождая звуками, какие издают животные, как это обычно делали Илья или мама, забавляя детей разными сценками. На какое-то время это действовало на ребенка, но совсем скоро она опять начинала громко рыдать, раздражая своим криком всех домашних. Мальчик не выпускал сестренку из рук, качал ее на руках, как это делали взрослые, разговаривал с ней. В какое-то мгновение у него неожиданно вырвалось типичное детское выражение:

– Скоро мама придет.

Услышав это, Тамара сразу замолчала. Витя вздрогнул от собственных слов. Его глаза машинально посмотрели в окно, взгляд коснулся покрытого свежим снегом низенького земляного холмика, скрывавшего тело умершей матери. Его затрясло. Не в силах сдержаться, мальчик заплакал, опустив голову на грудь. Крупные слезы с его лица стали стекать на одежду сестренки, которая с удивлением смотрела на брата раскрасневшимися от постоянного плача глазами. Увидев это, старушка быстро взяла внучку себе на руки и, еле сдерживаясь, застонала:

– Да что же мне с вами делать-то? За что же мне такое наказание?

Неожиданно дверь в горницу распахнулась, и на пороге появился рыжий немец в запорошенной снегом шинели, за ним вошел второй, пониже ростом, а потом бородач. Солдаты по-хозяйски располагались в комнате, ставя в угол карабины и снимая амуницию. Торговец, пропуская вперед себя входящих следом за ним остальных постояльцев дома, прячась за их спинами, громко и быстро заговорил со старушкой:

– Ты, ведьма, заткни своего отпрыска. Мне господа немецкие солдаты жаловались, что твоя внучка им спать не дает, а им отдыхать надо. Им завтра на службу идти.

Не успел он закончить, как пожилая женщина, окончательно раздраженная постоянным криком маленького ребенка и всем происходящим вокруг, заорала на него не своим голосом:

– Смотри, душегуб, из-за тебя она орет не переставая! – она сделала несколько шагов к торговцу, который с испуганным видом тут же выскочил из комнаты.

Один из солдат перехватил возмутившуюся пожилую женщину и толкнул ее в сторону чулана, сопровождая свои действия ругательствами на немецком языке. Вслед за бабушкой туда он затолкнул Витю и закрыл за ними дверь. Оказавшись запертыми в темном маленьком помещении, все четверо заревели, прижавшись друг другу. А Валя своим плачем усугубила общее состояние, тоненько простонав по-детски:

– Мама!

– Наконец-то! – простонала усталым голосом старушка, увидев вернувшегося необычно рано с принудительных работ сына.

– Меня офицер отпустил, –  ответил ей Илья. От смертельной усталости он, едва войдя в горницу, опустился на лавку.

Он, еще не разувшись и не раздевшись, посмотрел воспаленными от недосыпа глазами на измученную мать, прижимавшую к себе орущего грудного ребенка.

– Так и не спит? – спросил он, кивнув на Тамару.

– А как ей заснуть? Матери-то нет, грудного молока нет! – ответила сыну пожилая женщина. –  А что я ей могу сделать? Картошки пожевать, да через марлю дать пососать. Это же не еда.

Голос ее срывался. Она шатаясь ходила по комнате, полуоткрытыми уставшими глазами глядя в пустоту, и все еще теребила руками завернутого в одеяло ребенка, которого не выпускала из рук.

– Давай я ее покачаю, –  предложил Илья, протягивая руки.

– Не надо, сам на ногах еле стоишь, –  ответила она ему и положила Тамару в люльку, подвешенную к потолку за крюк.

– Мне больше на работу ходить не надо, –  сказал молодой человек, пытаясь хоть как-то обрадовать измученную мать, –  я не успеваю ничего. Офицер прогнал меня. Сказал, чтобы я больше не появлялся. И бородатому так объяснил.

Старушка закивала в ответ, опустившись на лавку возле печи и прислонив к ней спину. Она равнодушным взглядом уставилась в окно, глядя куда-то вдаль. Илья, шатаясь из-за хромоты, проковылял к люльке и стал качать ее, негромко вытягивая колыбельную песенку, какую обычно пела Настя своим детям, когда была жива. Валя и Витя сидели за столом, молча переставляя простенькие игрушки в виде деревянных животных и тряпичных кукол, пытаясь самим развлечь себя под надоевший и раздражающий плач голодной сестренки.

За окнами промелькнули несколько теней, и в горницу с шумом ввалились немецкие солдаты, являвшиеся постояльцами в этом доме. Помещение сразу наполнилось чужеземным запахом затхлости, противовоспалительного химиката, смесью алкогольных паров и простенького одеколона. Рыжий гитлеровец, дыша спиртным, схватил пальцами за шиворот пожилую женщину, попытался приподнять ее с лавки, но не смог этого сделать. Тогда он толкнул ее в плечо, что-то громко рявкнул на немецком языке и указал пальцем на дверь в чулан, приказывая ей удалиться. Потом он раздраженно посмотрел на подвешенную к потолку люльку, и заорал хриплым голосом, размахивая руками, и снова направил свой палец в сторону чулана. Постоянные обитатели дома молча встали со своих мест. Старушка бережно прижала к себе плачущую Тамару и, поддерживаемая Ильей, медленно зашагала в темноту маленького и тесного помещения.

– Четвертые сутки не сплю из-за нее, Илюша, –  сказала она, опускаясь на крышку сундука, служившего ее кроватью. –  И ты тоже уже третий день без сна.

Ее почти не было слышно. Гитлеровцы продолжали свое веселье, гремя посудой и принесенными бутылками алкоголя. Они пели, гортанно растягивая текст немецкой песни. Между ее слов они вставляли ругань и сразу повышали голоса, стараясь заглушить