Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

А немецкие танкисты не спешили умирать за «великую Германию». И испугавшись, остановились и повернули обратно.

Ведь у каждого в нагрудном кармане фотография если не жены, то невесты или просто девушки. Так что возвращаться живым было к кому. А на тот свет прибыть они всегда успеют.

И в этой суматохе и пыли нельзя провести линию, где с одной стороны наши, а с другой – немцы. Всё смешалось, перевернулось и стало с ног на голову.

Гансы метались по полю, пытаясь отыскать свои танки, натыкались на наши и, шарахаясь от них, как черти от ладана, бежали дальше, туда, где стоит их артиллерия, где уж точно им не страшны никакие русские танки.

И семафор снова стал наш. Иван заметил, как не успевший убежать немец юркнул в оконный проём будки обходчика и затаился. Граната полетела следом. Дверь вздрогнула, но осталась стоять. А Иван, даже не удосужившись посмотреть, что стало с немцем, побежал дальше. И Сашок и Григорий не отставали. Но пыл угас.

Немецкая артиллерия очнулась, и несколько наших танков запылали кострами. Остальные опомнились и повернули обратно.

И взвод понял и не двинулся дальше, а занял отрытые днями раньше свои окопы.

Табуретка была цела. Сашок, взгромоздившись на неё, прислонился к стенке окопа и закрыл глаза. От усталости и напряжения хотелось спать. И можно заснуть. Но придет ротный и разбудит. И не просто разбудит, а начнёт выговаривать, что это не так, то не так, а ты спишь. А хотелось лечь, заснуть и проснуться самому.

И ротный явился, не мог не явиться.

Задремавшего Сашка растолкали. Он подскочил и хотел доложить, как положено, но ротный остановил. Посмотрел на взвод, на него и спросил:

– Донесение написал?

– Никак нет, – виновато ответил Сашок.

– Эх ты, – вздохнул ротный.

Взглянул в сторону немцев, кивнул и добавил:

– На войне главное отчётность. Не тяни. Жду.

Повернулся, махнул рукой, как бы отмахиваясь от мухи, и пошел к себе.

Сашок уселся на табурет и, положив на колени планшет, стал писать. Писал тяжело, обдумывая каждое слово. Может, завтра утром всё сделалось бы легко. А сейчас едва хватило сил дописать.

Позвал бойца и велел отнести ротному. Не успел тот уйти, Сашок, привалившись к стенке окопа, слегка склонив голову набок, спал. Наступила ночь.

Иван, вышагивая взад и вперёд, успокаивал своё сердце, взбудораженное боем, поглядывая то вперёд, то назад с надеждой, что, зацепившись взглядом за что-нибудь, успокоится. Но в темноте разве чего-нибудь разглядишь, и, сожалея, сел на приступочек, прислонился к стенке и закрыл глаза и неожиданно для себя заснул.

Разбудил нет, не грохот, а тишина. И это было странно. Иван вдруг подумал, что боится безмолвия. Это противоестественно всей жизни, которой он жил последний год. От этого беспокойства он встал и, как маятник туда-сюда, задвигался по окопу.

Медленно, словно нехотя, наступало утро. Побродил еще немного, но это не успокоило. Даже поразглядывал траву, в надежде увидеть кузнечика. Но среди травинок ничего не было. И сожалея, что не встретил знакомого кузнечика или его родственников, стал смотреть вдаль. Охватила такая тоска, что хоть ложись и помирай. И сказал подошедшему Григорию:

– Устал я. Устал, что жить не хочется. Побыстрей бы убило.

Григорий замахал руками, словно стал отгонять от Ивана плохие мысли, перекрестился и сказал:

– Что ты? Что ты?

И снова перекрестился, погладил Ивана по руке и сказал:

– Ты о доме думай, о родных думай.

И мысль о доме успокоила. И стало легко на душе, словно в родном краю побывал.

Но расслабиться не получилось. Разъезд, как малюсенькая точка на карте, нужен всем. И важно, с какой стороны линии, обозначавшей оборону, находился злополучный разъезд. Важно и для нашего командования, и для немцев.

Артиллеристы

И наступил тот момент, когда дивизия, терявшая бойцов, должна отходить. Но просто оторваться от немцев не получится. Сдерживать немцев должен всего-то батальон энского полка отступающей дивизии и одна противотанковая батарея.

Ждали немцев. И они показались. Точнее, первым показалось пыльное облако, поднятое ими. И только когда стал различим клёкот двигателей и лязг гусениц, все увидели вырастающие на глазах танки.

– Танки! – то ли вскрикнул, то ли удивился командир батареи младший лейтенант Коган.

Это были первые немцы, которых он увидел. Он нервничал. Солдаты у «сорокопятки» замерли, ожидая его команды. Танки приближались. Не отрывая бинокля от глаз, он говорил сам себе:

– Пятьсот метров, четыреста, триста…

Поднял руку, резко опустил и крикнул:

– Огонь!

Но из-за выстрела не услышал собственного голоса. Пушка подалась назад. Загорелся головной танк, а следом, качнувшись, словно наткнулся на что-то неимоверно тяжелое, второй, из рваной пробоины в лобовой броне вырвался язык пламени.

Пришлось гансам развернуться в боевые порядки. Теперь уже бой должен идти по-настоящему. Но две машины дымили. Немецкая пехота рассыпалась по полю и не спеша двигалась за ползущими танками.

А батарейцы, словно торопилась повоевать, посылали снаряд за снарядом. Лейтенант, перебегая от орудия к орудию, пытался перекричать грохот:

– Народ, не части, стреляете слишком много, к вечеру без снарядов останемся. Народ, народ!..

Но артиллеристы словно не слышали его, продолжали палить. Все-таки первый бой. Раскалились стволы орудий. На ребятах от жары и сумасшедшего темпа взмокли гимнастерки.

Немцы, потеряв третий танк, стали откатываться назад.

– Прекратить огонь! Прекратить огонь! – надрывая голос, кричал лейтенант.

Пушки замолчали. На стволах от накала сгорела вся краска. Воздух был пропитан запахом крови и гари. Бой закончился.

Все почувствовали страшную усталость. От шума, воя и грохота голова у каждого разрывалась, ломило все тело. Пороховая гарь ест глаза. И кажется, что после боя все плачут.

Лейтенант, не скрывая своего раздражения, построил батарею и стал высказывать бойцам:

– Чем завтра воевать будем?

– Не боись, лейтенант, на завтра хватит.

– Я не лейтенант, а младший лейтенант. И приказываю обращаться по уставу. Всем ясно?

Батарейцы, утомленные боем, переминаясь с ноги на ногу, хотели если уж не завалиться куда-нибудь, то просто посидеть в тишине, громко гаркнули:

– Так точно, товарищ младший лейтенант.

– Вольно, разойдись.

Бойцы сели там, где стояли, а лейтенант отошел в сторону, опустился на край воронки, закинул ногу на ногу, положил планшет и стал писать донесение.

Немцы остались ночевать в поле, а батарея подготовила запасные позиции. Только после этого принялись за ужин. Весь вечер разговоры были только о прошедшем бое.

Ночью, когда уже все спали, лейтенант, обходя часовых, услышал возню. Достав наган, он пошел на