Такси за линию фронта - Станислав Кочетков

взорвали там, а вода поднялась здесь. Теперь тут не четыре пруда с одной дамбой, а уже с год одно большое болото. И уже камышами заросло. Не знаю, как сейчас, но в начале декабря укры свой блокпост сняли. Во всяком случае, наши их не видели.

— Проверим!

— А уровень воды над дамбой поднялся, но несильно. Там можно проехать, Эмир, точно! Не выше берцев на дамбе в декабре было!

— Так это в декабре, а сейчас уже март! Да и кто поедет, и на чем?

— Да я и поеду, деда Вася всем нам не чужой! А на чем? Да на «Панде»! И мелкий, в камышах легко спрятать, и низкий, почти совсем не видно, и старый, если что, его уже и не жалко.

Долго я тогда Эмира уговаривал, но уболтал. Да, проверили, разведка сходила: проходимо, с той стороны блокпост укропы не убрали, но перенесли метров за семьсот, на горку. Там у них полуцирком и укрепления, и огневые точки, и, говорят, баня с душем. И службу несли… Ну, «какая страна, такие и теракты», не говоря про службу. Поехал.

Ох, намучился: и дорога, и трафик, и блокпосты… Пока доехал, пока в темноте по болоту по вешкам ночью, пару раз чуть не утопил «Сеата», но к рассвету в камыши уже на той стороне воткнул, капотом в нашу сторону развернул и даже крышку багажника открыл, задние сидушки сложил, сижу, мерзну, в полной готовности. Мне тут, если по-хорошему, до ночи ждать, хотя… Если будет дождь, я все-таки рискну днем уйти.

Только-только рассвело, слышу — рев моторов и стрельба. Заполошная такая, неприцельная, очереди на полрожка, и все это в мою сторону сдвигается. Ни фига себе «тихая доставка»! Нет, не дай бог, чтоб в нашем незаметном и скрытном деле такие накладки случались, явный прокол и непрофессионализм!

А, нет, вроде бы мимо пронеслись. Вон, фашики на укрепе на горке машины снаряжают и куда-то налево, за перегиб, сразу три автомобиля… Нет, опять ко мне, да по берегу, вдоль камышей ломятся. Осторожно подбираюсь к краю камышей — а тут на тебе! Темно-бордовый с желтыми полосками поперек кузова, как красный тигр, универсал «мицубиши эволюшен» — тот же «лансер», но с полным приводом — на широченной резине, с очень низкой губой бампера, несется, и этой губой, как ножом экскаватора, воду с грязью волной перед собой плещет! Причем реально несется, скорость больше шестидесяти по полному бездорожью, вон, уже от мотора пар! Батюшки-светы, это ж провал!

А «мицык» как знал, где я ухоронку для «Панды» устрою. Не доезжая, открыл заднюю дверь, резкий поворот влево вверх, и скатывается открытым багажником прямиком к тому месту, где за камышами откинутая крышка «Сеата». И через салон японца такой отборный мат знакомым голосом: мол, чего ты время тянешь, бегом давай!

Тут и я с ухоронки маскировочные копны камыша скидываю — и к «мицыку» бегом. А оттуда выскакивает и тело спящего деда Васи тянет — смотрю, узнаю и не узнаю: глаза желтые, нос горбатый, волосы коротко стриженные потемнели от пота… Павка?!

— Павка, ты? — а сам подхватываю деда Васю с другой стороны.

А он тянет и смотрит на меня, как будто в ступоре: лицо злое, а глаза такие виноватые, такие извиняющиеся…

— В-вы… ты — Волька?

— Я, Павка! Да, я — Волька!

— Значит, Волька…

Мы втягиваем, почти вбрасываем деда Васю в «Панду», и Павка мигом оказывается у открытой двери «мицубиши».

— Заднюю мне закрой… те!

Я мигом захлопываю заднюю крышку «мицыка» и обалдеваю от такой наглости: на все заднее стекло наклейка — Красная Звезда, а по лучам буквы РСФСР. Вот почему укропы так яростно за ним гонялись!

И, уже с пробуксовкой трогаясь с места, в незакрытую дверь Павка мне прокричал:

— Мой позывной — Корчагин!

И с диким ревом понесся вверх по склону, прямо на фашистские позиции. Те челюсти отвесили и даже стрелять не начали: «мицубиши эволюшен» просто с разгону перепрыгнул бетонный укропский дот. Перепрыгнул и скрылся где-то на той стороне. А внизу только-только показались догоняющие и стреляющие, и, конечно, ни одной их машине такая эквилибристика просто недоступна.

А я опять стоял, хлопал глазами, подбирал с земли челюсть и вообще пытался собрать себя в кучу: что говорить, наверное, я и вправду старпер! Потом я тщательно и бережно устраивал деда Васю в «Сеате»: мол, еще неизвестно, когда поедем, но если поедем, то важно не растрясти. А догоняющие все ехали и ехали мимо камышей под звуки выстрелов откуда-то из-за вражеского укрепа, абсолютно не обращая внимания на мое внутри-болотное существование.

А потом, когда на этой стороне ниже дотов оставались уже только легкобронированные колесные, вдруг опять накатила частая истеричная стрельба, и все тот же бордово-желтый «мицык эво», уже с пробитыми стеклами и дымом из-под кормы, опять перепрыгнул укропский дот и на полном ходу воткнулся в броневичок-хамви с минометом и во все стороны торчащими антеннами.

И грянул взрыв. Очень громкий. И отозвался на небе громом. И вслед за этим взрывом хлынула с небес гроза. Жуткая, проливная, непрозрачная. И в этой грозе, не видя сквозь струи воды дальше чем на два-три метра, я деда Васю тогда оттуда и вывез…

* * *

Синай и деда Вася истово молились у икон, стоя на коленях; Эмир расставлял кучу свечей во здравие живых своих бойцов, но еще больше — за упокой душ павших. Я уже успел поставить свечи, которые хотел, и теперь с одной, самой большой и толстой, беспомощно оглядывался в полусумраке храма.

— Волька, ты икону ищешь? Какую?

— Петра и Павла. Или просто Павла.

— За упокой? Павке?

— Не знаю, Эмир. Укропы, судя по перехвату, тела так и не нашли. Да и… Ты знаешь, что он мне сказал? Последнее, что он мне сказал?

— Я помню, Волька. Ты говорил.

— Вот-вот! Но знать бы, где поставить свечку именно Павке Корчагину…

4. Археология

Привет, внучок! Чего, не спится? Ты бы в проходе не стоял, качает… Да, я слышу, что где-то движок ревет в комчас, скорей всего — полиция или ДПС, давай-ка мы сюда, направо свернем, на заправке спрячемся…

Вот, встали. Сейчас дядя Вова Удав отсюда в салон слиняет — слиняет, я сказал! — а мы креслица, водительское и пассажирское, друг к другу развернем, спинки опустим, сделаем вид, что оно давно так, вот тут ты и сядешь. Садись!

Почему у дяди Вовы позывной Удав? Да, понимаешь, фамилия у него