Чемодан из музея партизанской славы - Марк Яковлевич Казарновский

Глава XIV

Разгром

Мойше Лихтенберг уехал на встречу с офицером Колькой, советским военнопленным, рано утром. С ним поехали двое бойцов. Было это осенью 1943 года. Но еще тепло. Правда, утром да вечером холода приходили. Туман.

Вот из этого тумана и появился оборванный боец, что уехал несколько дней назад с Мойшей. Он весь дрожал и рассказал как было дело.

– Так было, что мы ничего и не поняли. Нас встретил на поляне офицер Колька с людьми. Даже не подошли. Колька спросил – деньги с собой? Мой командир, – тут парень заплакал, дали ему глоток спирта, – мой командир говорит – покажи оружие.

– Сейчас покажу, – говорит Колька, – и как даст очередь. Мойшу и рядом с ним Шаю – наповал, а я дал очередь, но мимо, и ускакал. Стреляли, вроде даже пытались догнать. Вот, деньги там остались и оружия нет, и командира нет. – И он снова заплакал.

Ночью выбрали нового командира – меня. Я сразу поставил перед отрядом две задачи: передислокация и рассортировка семейного лагеря. И вторая – поиск и уничтожение группы «офицера Кольки».

Были и возражения. Мол, наша задача – охрана семейного лагеря. Спасение еврейского населения. А мы будем бегать по лесам в поисках этого мамзера[25], и даже если его найдем, но оставим без прикрытия лагерь. Здесь я и произнес свою тронную речь:

– Все это так, но мы все время несем потери. То от аковцев[26], то от националистов, то просто от крестьян местных. Нас убивают даже хуже, чем бешеных собак. Перед смертью над нами издеваются и хорошо, если мы примем смерть от пули. А не от мучительного издевательства. Что, так и будем молчать, терпеть, втридорога покупать у крестьян продукты? Тут же гибнуть, а они эту еду продадут нам еще раз.

Нет, я считаю – хватит. За каждую подлость они должны платить полной мерой. И главное – чтобы знали, за что они получают кару. Кару возмездия.

Поэтому было решено рассредоточить народ, а уж затем искать «офицера Кольку». К сожалению, он нас опередил. Но все по порядку.

Маленькие группы с сопровождающими мы отправили в глухие леса. Шли женщины, старики, девушки. Несли детей. Я вновь увидел всю вековую нищету наших местечек.

Одежды не было. Все шли, в чем успели бежать из гетто. У многих и обуви нормальной уже не было. Меня опять поразили маленькие детишки. Они не плакали. А уж капризов и в помине не было. Только огромные глаза смотрели на этот страшный для них мир.

Осень. Осень. Все вокруг покрыто золотом опавших листьев. На солнце – последняя паутина, хотя мухи и прочая мелкота уже отправились на зимовку под листья, корни и кору.

Красные гроздья калины и рябины я просил собрать. Благо ее было много в совершенно диких, нехоженых лесах Люблинского воеводства.

Наконец, рассредоточили народ. С каждой группой осталось по два бойца. Для охраны, но главное – для помощи и обустройства немощной группы стариков, женщин и детей. Особенно, когда наступали холода.

Теперь, до поисков «офицера Кольки», нужно было решить продовольственную «программу». Иначе говоря, есть нужно всем и каждый день и по несколько раз.

Тут точно без крестьян не обойтись. Собрали цепочки, кольца, да денег малость и пошли мы в дальнюю, специально в дальнюю деревню.

Встретили меня радушно, был я вроде один, а всех ребят рассредоточил у домов.

Крестьянин – народ ушлый и прежде подумает, как, когда ему этим жидам устроить каюк.

А пока предложили самогон да бульбы горячей. Но ни пить, ни есть я не стал. Мол, времени нет, давайте с продуктами решим.

Так решили. Овощи, особо картошку, да буряки, да лук, сало, муку и прочее, что для жизни более сотни человек необходимо, крестьяне на телегах доставят в оговоренное место. Разгружают, получают деньги и немного «золота» и уезжают. Далее – наша забота.

Ежели приведут с собой хвост в виде любой группы, будь то герман, чи аковцы, чи полицаи, либо кто другой – мы этого не простим.

Разъяснил старосте, что времена прощения прошли. Село сожжём – обязательно.

Если по нашим следам кто пойдет, то ясно, это селяне наводку дали и тоже село спалим, а жителей уничтожим.

Войт[27] хмыкал, головой крутил, но согласие дал. Особенно когда я на стол положил золотые кольца, цепочки, серьги и просто золотые десятки. Да кто же устоит то? Фактически, продуктов оказалось почти на зиму.

Договорились и о связи. А затем меня осенило, позвал двух бойцов. И мягко так войту говорю:

– Чтобы, пан войт, у нас совсем сладилось, мы возьмем твою хозяйку да дочь, да малого до себя. Пройдет сделка без последствий – Богом клянусь – вся семья будет возвращена. И ни один волос не упадет. И обиды женщинам ни в коем случае не будет. Коли пойдет что не так – никого больше не увидишь.

Войт, было, взорвался, но стерпел. Только на меня с этой минуты не смотрел. Я понял – нажил себе врага. Но мы уже становились другие. В том смысле, что в лесу жить – нужно уметь по-волчьи выть. А ежели не выть – то уж кусаться точно нужно.

Договорились о сроках поставки и поспешили в лагерь.

Вовремя. Лагеря уже и не было, но охрана еще оставалась. И подходы были заминированы.

Эх, наша, да и любая беспечность. Чуть смерть к себе не подпустили. Уснули сразу и проснулись от взрыва. Рванула немецкая мина-лягушка. Она незаметна, маленькая, подпрыгивает на уровень живота и шпигует окружающих осколками. На такую мину и напоролся кто-то из незваных гостей.

Заняли мы окопчики и стали гадать, кто же подорвался. К утру раздался крик:

– Эй, вы, выйдите на переговоры. Мы русские военнопленные. Может у вас лекарь есть, наш один на вашей растяжке подорвался. А у нас и предложение есть – можем оружие продать. Шмайссера новые, патроны, гранаты.

Мы уже поняли, кто это – люди «офицера Кольки» вместе с ним, вероятно.

Я отвечать запретил. Мы просто молчали. До тех пор, пока не появились в кустах тени. Шли они осторожно и больше смотрели под ноги, чем вперед. И зря. Ибо впереди была смерть. Мы ударили разом из всех видов жалкого оружия. Из карабинов, шмайссеров, даже из двустволок охотничьих.

Затем наступила тишина. Только шорох показывал, что живой кто-то остался и уходил. Уходил.

Утром осмотрели поде «битвы». Три трупа, один раненый в живот у дерева.