Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

оттолкнул его, протиснулся мимо и пошел впереди, показывая дорогу. Второй сопел, шмыгал носом и гремел подковками по металлической палубе в двух шагах сзади. Замыкал процессию боцман; в кубрике он отстал, обнаружив чью-то неприбранную койку, и принялся сипло орать, да так громко, словно на подлодке одновременно случился пожар и открылась серьезная течь. Его интересовало, какая супоросая свинья посмела развести в жилом отсеке этот хлев. Занимавший койку напротив раненый матрос, чей перебинтованный бок и полный ненависти взгляд доставили Павлу минутное удовольствие, не без затаенного злорадства ответил, что упомянутую свинью зовут Вильгельм Штольц, каковой Штольц, как, несомненно, известно господину боцману, выполняет на субмарине обязанности штурмана.

Грозный здоровяк осекся на полуслове, но его замешательство было недолгим: как всякий настоящий боцман, он мгновенно нашел выход из положения, возложив обязанность по наведению порядка на того, кто оказался под рукой, то есть на раненого, который, по его мнению (да и по мнению Павла Лунихина тоже), пострадал далеко не так серьезно, чтобы целую неделю валяться в койке и валять дурака.

Этот мелкий инцидент, как и все, что окружало Павла, мелькнул, задев лишь самый краешек сознания, и немедленно забылся. Внутри у Лунихина все дрожало от нервного напряжения. Если называть вещи своими именами, ему было тоскливо и страшно; это ощущение не отпускало его с той минуты, когда он впервые очнулся прикованный наручниками к койке и понял, что находится в плену, со всех сторон окруженный врагами и абсолютно беспомощный. Но сейчас, когда уже ставшее почти привычным положение балласта, транспортируемого морем в неизвестном направлении, готово было резко измениться, тоска и страх нахлынули с новой силой. Он не трусил в бою, ведя катер на цель через кажущуюся сплошной стену разрывов; это тоже было страшно, но тот страх он давно научился преодолевать, тем более что в бою всегда имелась возможность ответить ударом на удар, а то и ударить первым, да так, чтобы противник и охнуть не успел перед тем, как пойти на дно.

Здесь все было иначе — точь-в-точь как в страшном сне, когда ты ясно видишь надвигающуюся смертельную опасность, но ничего не можешь предпринять, чтобы избежать ее: ноги не слушаются, руки отказывают, а оружие прямо на глазах превращается в гнилую деревяшку. Он подумал, не разбить ли себе голову о стальную переборку, но тут же отказался от этой мысли: все равно не успеешь, помешают, скрутят, только зря выставишь себя на посмешище этим сволочам…

Из распахнутого настежь люка тянуло холодком, снаружи доносились знакомые портовые звуки — лязг железа, рокот дизельных моторов, плеск воды. Не хватало только корабельных гудков да пронзительных криков парящих над мачтами чаек, зато где-то неподалеку наперебой трещали отбойные молотки. Подгоняемый и подталкиваемый конвоирами Павел выбрался из железного нутра подлодки и слегка растерялся: он ожидал увидеть над собой небо, а вместо этого очутился в каком-то ангаре, более всего напоминавшем огромную пещеру. Под теряющимися во мраке над головой сводами горели мощные лампы, в отдалении дрожали и сыпали искрами голубые огни электросварки, в воздухе висело сизое марево пыли и выхлопных газов. Лодка была пришвартована к бетонной причальной стенке; оглянувшись через плечо, Павел увидел в сотне метров от себя полукруглое пятно неяркого, сумеречного дневного света, означавшее выход в море из этой одетой в сталь и бетон норы. Поодаль, занимая своей тушей почти всю ширину подземного канала, стояла самоходная баржа, и люди в полосатых робах под присмотром нескольких автоматчиков по шатким деревянным сходням таскали с нее на бетонный берег и складывали штабелем украшенные изображением оседлавшего свастику орла плоские мешки. В стороне виднелось сложенное из камней пулеметное гнездо, откуда торчал одетый в толстый дырчатый кожух ствол МГ. Дальше канал раздваивался; в его правом ответвлении, ярко освещенная направленными на нее прожекторами, стояла еще одна подлодка, с которой при помощи кран-балки снимали поврежденное носовое орудие.

«Секретная база, — сообразил Павел. — Потайное убежище, которое невозможно обнаружить с воздуха, ремонтные мастерские, склады… Да, ничего не скажешь, умеют устраиваться фрицы!»

С подлодки на причал была переброшена легкая металлическая сходня. В десятке метров от нее, поблескивая серебром пуговиц и погон и антрацитовым глянцем начищенных до блеска сапог, стояла группа офицеров. Среди серых армейских мундиров выделялись черный китель моряка и кожаный плащ эсэсовца. До них было далековато, но Павлу показалось, что эсэсовец тот самый, что заглядывал вместе с доктором к нему в каюту. «Значит, не привиделось, — подумал он. — Какого черта понадобилось эсэсовцу на флотской базе?»

Очередной тычок автоматным стволом в поясницу напомнил, что вопросы здесь задает не он. Под полными неприязненного любопытства взглядами матросов и торчавших на причале автоматчиков с бляхами полевой жандармерии на груди он прошел по дырчатому металлическому настилу палубы и ступил на сходню. Внизу плескалась, отражая свет электрических ламп, черная вода, в которой среди радужных нефтяных разводов плавали, покачиваясь, разбухшие окурки немецких сигарет и мелкий мусор.

Павел остановился на середине сходни. Шедший сзади конвоир снова толкнул его в спину, и тогда Лунихин, круто развернувшись, ударил его скованными руками. Удар пришелся точнехонько по конопатой физиономии; пилотка свалилась с коротко остриженной белобрысой макушки и беззвучно шлепнулась в воду, а в следующее мгновение ее владелец, нелепо взмахнув руками в отчаянной попытке удержать равновесие, с плеском и брызгами последовал за своим головным убором.

Передний конвоир обернулся за долю секунды до нападения. Павел замахнулся сцепленными в замок руками, увидел направленное в живот дуло автомата и успел мимолетно обрадоваться тому, что топиться в грязной ледяной воде, кажется, не придется: сейчас немец с перепугу машинально нажмет на спуск, и все кончится быстро и практически безболезненно. Павел одним махом избавится от всех своих страхов и сомнений, а фрицы за свои старания вместо схемы проходов в минных полях и карты береговых укреплений получат свеженького покойника…

Конвоир его, однако, разочаровал. Это был крепкий, поджарый мужик лет тридцати пяти, явно ступивший на палубу подводной лодки задолго до начала войны и успевший насмотреться разных видов. Он даже не подумал пугаться и паниковать, и если он действовал рефлекторно, то рефлексы у него, пропади они пропадом, были самые что ни на есть правильные.

Для начала он коротко и очень сильно ткнул Павла стволом автомата под дых, заставив сложиться пополам, а затем, убедившись, что непосредственная угроза миновала, спокойно и деловито, явно преследуя чисто педагогические цели, а еще затем, чтобы отвести душу, провел сокрушительный прямой в переносицу. Лунихин отлетел назад, наткнувшись на что-то большое, теплое и несокрушимое, как скала,