Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

котором говорили нацисты, приобрела в сегодняшней Балаклаве иное значение. Оно касается и всего, видимо, Крыма. С одной стороны, здесь по-прежнему процветает советское мышление Александра Федотовича, гораздо более резко выраженное, чем в Москве. В его душе жив не только коммунистический идеал, но и сам вождь, товарищ Сталин, который смотрит на здешних жителей с портретов и военных медалей. Крым планомерно заселялся армейскими и гэбешными отставниками — двойники Александра Федоровича вокруг Севастополя получали участки земли и строили домики для ублажения своей старости. Но, с другой стороны, солнце, помидоры, море, персики, кайф. Совсем не среднерусский гедонизм. Кентавров Балаклавы не перековать. Их тело, любящее помидоры, не существует отдельно от военно-патриотической головы.

— А как жилось местному населению при немцах?

Тут я узнал много неприятного о захватчиках. Оказывается, не зря Крым переходил во владение Третьему Рейху и Севастополь переименовывался в Теодорихсхафен в честь вождя древних готов. Немцами была задумана большая чистка местного славянского населения, которое предполагалось отправить вон из Крыма, а обслуживание немцев поручить крымским татарам. Александр Федотович не преминул рассказать и о зверствах вермахта в отношении военнопленных. В Севастополе их вывозили в море на баржах, которые затем поджигали. А тех, кто хотел спастись вплавь, расстреливали из пулеметов.

Он говорит это холодно, с достоинством, как будто его самого расстреливали из пулеметов.

Спускаемся с горы. Что это? На замшелых «Жигулях» с поп-песнями на «Милицейской волне» к нам подъезжает Александр Федотович. Я оглядываюсь: по улице в разные стороны маршируют Александры Федоровичи. Все смешалось. Как тут найти моего? По кожаной тужурке? Но у моего же нет «Жигулей», а у этого есть. А вон тот несет помидоры, но он без тужурки. Уф! Мой Александр Федорович аккуратно берет меня под руку, ведет по набережной Балаклавы (в ее «марине» все-таки полно богатых яхт).

— Это Куприн, — сообщает он. — Ваш коллега.

Я смотрю на памятник. Никакой он не Куприн. Он тоже Александр Федорович. Мне становится дурно.

В конце концов мы сели в прибрежном ресторанчике «Избушка рыбака». Александр Федорович заказал себе барабульку и баловался бокалом белого вина, глядя через него в окошко.

— Хорошо, — одобрительно зажмурился он.

Но тут же я заметил и Никиту Члена (Версилова). Он сидел за дальнем от нас столиком с молодым человеком, похожим на автослесаря. Они о чем-то договаривались. Член яростно отстаивал свою позицию, вскидывал руки к потолку, негодовал и умолял собеседника одновременно. Я дружески помахал ему рукой, но Член недовольно посмотрел на меня, не узнавая, а когда узнал, показал мне язык.

— При немцах здесь было казино, — пояснил Александр Федорович. С гордостью: — В марте 2014 года, накануне референдума о присоединении Крыма к России, на крыше этого дома мы подняли флаг Российской федерации. Вы хотите знать, что здесь было лучше при Украине?

— А разве что-то было лучше?

— Лучше был рынок. Много было разных колбас, цены низкие. Но! Вы знаете, что такое НАТО?

— Ну!

— Если бы мы не ушли в Россию, Севастополь стал бы опорным пунктом НАТО.

— А чего вы так боитесь НАТО?

Александр Федотович с ужасом смотрит на меня. К нам подходит десяток другой Александров Федотовичей. Кто-то матерится, кто-то показывает кулак, кто-то сильно толкает меня в бок.

— Тварь! Тебя не жалко раздавить!

У них НАТО ассоциируется с хтоническим чудищем. Мой гид выводит меня из толпы двойников и увлекает за собой. Мы идем быстрым шагом. Александр Федотович хватается за сердце.

— Что с вами?

Он бледнеет. Прислоняется к старой белой акации.

— Конечно, — говорит Александр Федотович, отдышавшись, — в Крыму еще много дряни, но лет через 50 все будет прекрасно.

— Через 300 уж точно, — соглашаюсь я.

Вечером я зову Александра Федотовича в храм гедонизма. Здесь и проходит свадьба О., но они в этот вечер уехали гулять в Севастополь, и храм опустел.

Роскошный фирменный магазин игристых и — как они тут называют вина без пузырьков — тихих. Внушительный дегустационный зал, ресторан, винный подвал. Мне показывает дубовые бочки, купленные во Франции, новое поколение сомелье, пиарщиков, винодельческих менеджеров.

— Ну как тут у вас со свободой слова на полуострове?

Они смеются, щуря глаза-буравчики.

— А что, действительно притесняют крымских татар?

Они смеются, щуря глаза-буравчики. У девушек они подведенные, с завораживающими ресницами.

Включается громкая музыка.

— Бухаем! — теплеют глаза-буравчики.

Александр Федотович выпивает бокал шампанского и отпрашивается: ему пора домой. Мы с группой юных Александров Федоровичей, среди которых есть и юные красавицы, накачиваемся шампанским. Вижу, Александры Федотовичи пришли в Балаклаву основательно, надолго. Мой гид Александр Федотович недавно умер.

2. Много шума из ничего

Я вернулся в Москву, а молодожены еще остались на несколько дней в Балаклаве.

Ставрогин мне вдруг позвонил сам и попросил прийти. Я отправился в Кремль. Он начал с вопроса:

— Вам ваша сестра сказала, что Ерёма утонул?

— Что? Когда?

— Вчера.

— Вчера?!

— Она вам когда звонила?

— Вчера утром.

— А потом?

— Потом — нет.

— Есть подозрение, что она помогла ему утонуть.

— Сестра на это не способна.

— Откуда вы знаете? Мы и не знаем, на что мы способны.

Он взглянул на меня с немым вопросом, может ли он делать такие глобальные умозаключения. Не рассмеюсь ли я над его философией? Я ответил понимающей улыбкой. Жаль ли мне Ерёму? Не много ли шума из ничего? Или мне его все-таки жаль?

— Кстати, вашему знакомцу-подрывнику взрывчаткой оторвало обе руки, — заметил Ставрогин.

— Час от часу не легче! — вырвалось у меня.

— К счастью, это случилось у него на съемной квартире. Никита Член… или он не Член?

— Он — Версилов.

— Версилов — это псевдоним. Так вот Член показал в больнице, что вы его идейный вдохновитель.

3. Святой Ерёма

Сестра всё больше и больше презирала меня за то, что я хожу в Кремль.

— А если Ставрогин начнет ковырять историю с Ерёмой? — спросил я.

— Ну и что!

— Как что!

— Он сам утонул.

— Как?

— Было солнечное утро. Он — бухой. Слишком много пил. У него не выдержало сердце.

— Это версия?

— Считай как хочешь.

— Он смеялся над тобой?

— Он устроил погром моей выставки и сдал полиции.

— Но ты же влюбилась в него?

— Я? С чего ты взял?

— Но ты же вышла за него замуж…

— Ну и что?

— Это правда, что он расстреливал пленных на Донбассе?

— Кривда!.. — О. потерла лоб. — Мы спустились в вонючий подвал. Двое горилл привели и поставили перед нами парня и девушку, совершенно голых. У них были избитые тела. Все расцарапано и окровавлено вокруг гениталий. У парня оторван член.