Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

отстать от жизни, не согласились с тем, чтобы деньги шли мимо них.

— Что вы тут делаете? — с напускным ужасом спросил Никита Член.

— А ты, Член, почему здесь? — спросил я его в той же тональности.

— Говорю только вам: я здесь подрывник. Хочу одним разом отправить их всех к Константину Леонтьеву, — он рассмеялся. — Да и вас тоже в придачу… Вместе со мной, — как-то уже не пафосно закончил он.

— Ты прикалываешься, Член?

— Между прочим, я не Член. Моя настоящая фамилия Версилов.

— Да ты — настоящий подросток! — обрадовался я.

Враг-Ерёма, как и все, тоже был гибридным. То он орал, то он шептал, то душил друзей в объятьях, то иронизировал над ними. Напившись, он подвалил ко мне, обнимая О. растопыренными пальцами за задницу. Стал хвастаться. Он — рекордсмен по тиражам. У него огромное поместье, с псарней, собственным лесом, речкой, банями и медведем. Он фактически руководитель московских театров. Сериалы, фильмы, спектакли, своя программа на федеральной канале — все что угодно!

— Ну а что там у вас, в либеральных кругах? — почти добродушно спросил он, как бы невзначай протягивая мне руку для рукопожатия.

— Чего? — поморщился я, пожимая его руку.

— А, ты видишь! — вскричал Ерёма, — Мне твой брат тоже руку подает! Я их всех нагнул.

— Заткнись, — сказала О.

— А мы вот перед свадьбой первым делом заехали к моим друзьям на Донбасс. Гуляли до упада. Хотелось выбить из твоей сестренки либеральную пыль.

— Выбил?

— Не всю, — осклабился Ерёма.

— Мой муж — монстр, — кивнула О. — Он убивает людей.

— Я — майор. Мне можно, — засмеялся Ерёма.

— Да ты фейковый майор! — не удержался я. — Майор самопиара.

Ерёма вспыхнул, его лицо приняло свирепый вид.

— Я, — заволновался он, — сейчас докажу…

Он выхватил пистолет.

— Ерёма говорит, что он чувствует себя богом, когда убивает людей, — отреагировала О.

— Наверно, приятное чувство, — согласился я.

— Убери «пушку», — попросила мужа О.

— Ну чего иронизируете! — кипел Ерёма, размахивая пистолетом, — Чего встали над схваткой! Хватит строить из себя учителя жизни! Тот, кто убивал, знает о жизни в сто раз больше, чем тот, кто не убивал. Это я вам говорю!

Я понял, что он сейчас будет стрелять, и промолчал. Он — расчетливый стратег. Сначала за бедных против богатых, затем за русских против нерусских.

Стратег выстрелил. В воздух. Свадебные гости оглянулись на выстрел и на всякий случай зааплодировали. Ерёма приблизил ко мне свое майорское лицо.

— Я убивал людей. Это такая же работа, как любая другая деятельность.

— Помнишь, — сказал я, — как на лестничной клетке старого «Дождя» ты подошел ко мне: — Я не знаю, что дальше делать. Я исписался, честное слово.

— Ну!

— И я сказал: — Приходи ко мне, поговорим. Ты не пришел.

— Слава Богу! — воскликнул Ерёма. — Бог меня надоумил. Мне было видение. Кем бы я был, если бы пошел к вам!

— Видение?

— Я шел вдоль реки, уже солнце закатилось за горизонт, поплыл туман, и вдруг на тропинку выходит старец. В клобуке. Говорит: — «Поганцы хотят уничтожить святую Русь. Ей очень больно и страшно, Ерёма! Помоги ей, друг милый!»

— Ерёма! — загалдели свадебные гости. — Ты где, герой?

— Я тут! — Ерёма схватил О. в охапку, лихо засунул пистолет за пояс черных брюк и помчался к гостям.

100. Романтики

Я никогда не видел столько русских романтиков разом. Но когда во Дворце шампанских вин, ставшим свадебной резиденцией, они облевали все стены и свои святые бороды, свалились в собственную блевотину и стали ловить за ноги девиц, блюющих вместе с ними, я понял, что наш романтизм так широк, что может включать в себя и веру в русский Константинополь, и в святость несвятых мирян, и мутные красные глазки, и Константина Леонтьева, и бородавки на лице, и одутловатые щеки, и расизм, и желание убить несогласных. Наши романтики любят ненавидеть с какой-то особенной трогательностью.

Увидев меня на свадьбе Ерёмы, они сначала отпрыгнули, как от беса, но, подумав, приняли меня за либерального отступника. У этих банкиров и генералов, философов и телеведущих, предпринимателей и метафизиков в сутане была общая вязкая энергия. Романтики скакали под английскую музыку, пили под Высоцкого. Обнявшись, повиснув друг у друга на шее, они клялись в любви к родине и верности к друзьям.

Когда они уже совсем осоловели, то, глядя рачьими глазами, решили со мной побрататься, раскрыли объятья, лизали шею, бормоча, что я не совсем пропащий человек. Под утро Ерёма снова подвалил ко мне.

— Я читал ваши измышления о Сталине. Ну какой же он вирус! Он Бог. Настоящие силовики знают — он Бог! Бог в полном объеме, потому что настоящий силовик, как большой писатель, рисует мир по своим лекалам. Я прав, Михалыч? — Ерёма поймал за рукав какого-то генерала в потной футболке.

— В самую точку, — задорно икнул генерал.

— Это, знаете, кто? — спросил меня Ерёма. — Это он придумал «зеленых человечков». Ну тех самых, кто в 14-ом взяли Крым.

Генерал гордо посмотрел на меня:

— Ну, это не совсем я. Я только подал идею. Правда, я предложил назвать их сначала голубымичеловечками. Но главнокомандующий рассмеялся. И все наши за ним. Поднялся хохот.

— Короче, этот хохот принес Михалычу героя, — со знанием дела сказал Ерёма.

Генерал хотел было что-то возразить, но вместо этого прижал руку к сердцу и предпочел смыться.

— Ерёма, — сказал я, — ты на фига убиваешь людей на Донбассе?

— А ты не боишься за свою жизнь?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— А ты — на мой! Ты не представляешь, как я притягиваю к себе людей. Начиная с твоей сестры. Спроси у нее.

Он впервые перешел со мной на «ты». О. выглядела усталой и немного растерянной.

— Я не ожидала… — начала О. — Я не ожидала, что будет столько гостей. Завтра приедут новые.

— Бухаем! — возвестил Ерёма, взмахнув по-пушкински рукой.

— Ну как тебе у нас понравилось? Правда, забавно? — спросила моя сестра О., целуя меня на заре и направляясь с Ерёмой в Золотую Балку, где полегли лучшие сыны Англии в Крымской войне. Там — на английских костях — разбили для молодоженов брачный шатер.

В шатре, как только они проснулись, Ерёма стал обучать мою младшую сестру О. патриотизму.

— Надо жить опасно, окунуться в войну, вымазаться в крови. Мы с тобой так будем жить.

— Посмотрим, — усомнилась О.

— А чего смотреть? Это у нас в крови — вымазаться в крови.

Так говорил Ерёма.

— Перестань! — разозлилась О.

— В плохом много хорошего, а в хорошем много плохого! — развеселился Ерёма.

— Тебя не тошнит от твоих друзей?

— А что?