журнал "ПРОЗА СИБИРИ" № 1995 г. - Павел Васильевич Кузьменко

Ему важно не то, чтобы я не курил — здоровье не подрывал. Ему важно, чтобы у меня внутренняя железная дисциплина была. Запах-то он не учует от моего ,,Wills“-a. У него с тех еще учений насморк хронический остался. Кстати, он больше переживает не от того, что запахов не чувствует, а от того, что нарушает свою же внутреннюю дисциплину — на совещаниях важных носом шмыгает, собой не владеет.

Вообще-то хорошо, что отца сюда перевели. Пусть его насморку конца-края не видать по причине местной сырости. Зато суставы не ломит, и давление не скачет — здесь же норда нет знаменитого бакинского. Отец сам так говорит. И меня приучает: в какое бы положение ты ни попал, всегда надо думать „это очень удачно получилось! “.

Когда из Баку уезжали, я тоже считал: „Это очень удачно получилось! “ Хотя я-то уезжал, а Самвел и Томка оставались в нашем итальянском дворике. Напоследок всем классом собрались у нас. Друг другу клялись, что будем помнить, писать письма, в гости приезжать...

Но письма и в гости за эти три года никак не получалось почему-то. Поэтому мы только помнили. И Самвел, и я. И Томка.

Как из-за нее подушками дрались.

Как у нее зуб болел, а я пришел и полтора часа анекдотами исходил. Она хохотала и про зуб свой совсем забыла. А потом позвонил Самвел — она к двери побежала. Я видел, как она побежала. У меня сразу дело срочное обнаружилось. И не стали они меня уговаривать, а сразу поверили в мое дело. И уже собравшись, спрашиваю у Томки: „Ну, как твой зуб?“ В отместку. Томка сразу за щеку схватилась. Пусть ей Самвел теперь зубы заговаривает.

Как была репетиция, и Томка в чем-то бальном из чего-то классического что-то произносила. Хорошо произносила! А я всю пленку отщелкал, все кадры на Томку ухлопал. Якобы на школьную афишу и для стенгазеты.

Как потом Самвел в школьную фотолабораторию ломился. А я ему кричал: „Не входи! Засветишь!" И получилась Томка на пленке просто отлично! А я Самвела так и не впустил. Потом сказал, что ничего не получилось, проявитель бракованный наверно. И Самвел сделал вид, что поверил...

Как в тот последний вечер я ему тайком от Томки целый пакет ее фотографий отдал. На подарение. А он сказал: „Оставь себе. На память.

Уезжаешь ведь.И мы с ним сразу сообразили, что он ляпнул, не подумав. И стали неловко ржать, хлопая друг друга по плечу...

Так что... это очень удачно получилось! И друзья у меня остались — Томка и Самвел. И вот... Вика у меня есть... У меня! Есть! Я ум-моляю!

Пока у меня есть ворох тюльпанов, которые еще надо вручить. И шесть сигарет... Надо этот многообещающий ,,Wills“ из брюк в пиджак переложить, чтобы не топорщилось. Чтобы отец не застукал. А потом уже дома запрятать. Ерунда: с этим йогом, с сигаретами, с букетными советами. Скорее всего ерунда! Поживем — увидим. Эх, ФЭДа моего с собою не было! Щелкнул бы этого полупрозрачного, и сразу на пленке видно было — галлюцинация или что...

Тюльпаны шуршат целлофаном, а я уже к своей троллейбусной остановке подошёл. Загадываю: вышла бы сейчас Вика из троллейбуса. Она же с авоськой, она же из магазина — я бы ей как раз помог дотащить. Как раз повод, чтобы в гости. А то в одном доме живем, только подъезды разные — а я как будто за тридевять земель! И вот бы она из троллейбуса — тут бы я ей и букет.

Троллейбус подходит, дверями вздыхает — вывалились из него, как рыба из трала в киножурнале.

Ну?!

Ничего себе!!! Нет, это не Вика, конечно. Мало ли что я загадал — сигаретку ведь не использовал. Да и не будет Вика восторг выражать, если меня вдруг увидит.

Но про Баку псевдохоттабыч не случайно душу бередил. И не случайно я только что всю бакинскую историю вспоминал. Короче, не Вика с сеткой из троллейбуса выдавливается, а... Томка! С двумя сетками! Даже ничуть не удивляется, что я стою на остановке и как будто ее дожидаюсь. Естественно — не удивляется. Пока я по рынку рыскал, Томка звонила к нам, оказывается. И мама сказала, что я должен вот-вот появиться и обязательно ее, Томку, встречу.

Томка меня в щеку „чмок“! Я думаю, что года три назад какое бы впечатление на меня этот „чмок“ произвел, а сейчас — ничего. То есть приятно, конечно, — друг-Томка приехала, и не виделись столько! Но вот три года назад ... Впрочем, тогда Томка бы меня и не чмокнула — барьер был. А теперь нет никакого барьера. Теперь...

Теперь она прилетела поступать. Специально сюда. Самвел сказал, что она все равно провалится, так хоть со мной увидится, отвезет мне чего-нибудь нашего, а то я наверное соскучился. И Томка сама навертела четыре банки листьев для долмы — поступать приехала, да?! Ничего себе! С банками в самолет! Зато они с моей мамой сейчас такой обед закатят! А я ей все мосты покажу, все каналы, дворцы и парки. Но только сегодня и завтра. А то с послезавтрашнего дня она закапывается в учебники. Хоть у нее и рекомендация из ТЮЗа есть, но она слышала — срезают на экзаменах по-черному! Она за творческий конкурс не боится. Для нее самое страшное — сочинение и английский. Она как на всю эту грамматику глянет, так сразу испарина. Ну, как на пляже. В Баку —пекло, не позаниматься. С утра с Самвелом — на пляж. Он в воде торчит, а ей на песочке загорать с учебником. Какая тут учеба! То мячом по голове съездят, то ветер песком швыряется, то пионерлагерь в рупоры надрывается: „Первый отряд, строиться! За спасателя не заплывать!" В воде не протолкнуться, как у вас в троллейбусе. И с пляжа возвращение — будто мешки разгружали. Ну, ты знаешь. Приятная усталость, конечно. Но с ней за зубрежку не сесть. Всякие обособленные дополнения в голову не укладываются...

Я шучу ей про обособленное дополнение. Неловко шучу. Мол, ага, никак тебе меня не забыть!

Ты-то при чем, говорит. Мимо. Не прошла шутка. Ну вообще, воображение у тебя стало! Обособленное дополнение! Скажешь тоже! Ну, хватит тебе!

Ты хоть знаешь — у нас новые станции открыли. Теперь на метро — двадцать минут. Еще на автобусе — пятнадцать. И — пляж. А