журнал "ПРОЗА СИБИРИ" № 1995 г. - Павел Васильевич Кузьменко

И вот я сижу, смотрю на дверь ее подъезда. Снег тополиный летает и на мою причесанную голову оседает. Голуби грумкают. В лужу посмотрелся — пух на голове. Как в пионерском лагере. Когда подушками из-за Томки подрались.

Нас тогда двое с Самвелом было, а их из первого отряда — орава целая. Это давно очень было, еще в шестом классе, еще когда я из Баку не уехал. А потом меня вожатая на всю ночь выставила на веранду. И Самвела. Как будто мы начали!.. Ну, простояли, за животики похватались, друг на друга глядючи — в перьях подушечных.

Вот такая точно физиономия. И никакого горького мужского упрека в глазах нет. В общем, не то, что нужно. Не загрызет Вику совесть. Я тогда стряхиваю с головы весь пух. Опять в лужу смотрюсь — тщательного пробора как не бывало. Тогда так! Зубы стискиваю, глаза делаю „зарежу, зараза!" Мне Самвел показывал. Он так Томку очаровывал... И достаю еще сигареты. Те самые. Они индийские. Пачка желтая с красным. И написано — „WILLS". Сойдет. Внушительная пачка. Достаю штуку. Поджигаю. Кисло, противно. Тоже сойдет! Чем противней, тем больше к моему настроению подходит.

А Вики все нет. Намучился с этой „виллсиной", щелкнул в урну. И урна потихоньку дымить начинает. Я сижу со стиснутыми челюстями — они уже ноют. Надоело страдать. Думаю: когда урна перестанет дымить и полыхнет, то пойду. Загадал. А она не полыхает. Не мотоцикл же...

Это тоже давно. Тоже в Баку. Самвел устроил. Тоже пух тополиный был, но намного больше. Самвел спички чиркал — в этот пух бросал. Сразу „пых-х!“ — волной проходило. И нет пуха. Даже пепла нет. Там сосед наш, Иса-бала, мотоцикл поставил, и с мотоцикла натекла лужица, горючести разные. С тополей сыплется вокруг и везде. В эту лужицу тоже. Самвел совсем даже в другую сторону спичку бросил. А волна пошла — и сразу „пых-х!“ Он, мотоцикл этот, прямо как в кино горел. Самвел тогда три дня у меня ночевал. Потому что Иса-бала у Самвела дома три дня ночевал, поджидал.

Ну, ладно! В общем, урна — не мотоцикл. Густой дым уже валит, а огня нет. Тут еще судорога. Сигарета кислая, зубы стиснуты — вот судорога меня за челюсть и схватила. И... Вика выходит наконец-то из подъезда, авоськой размахивает.

Я встаю и иду к ней. Медленно. Внушительно. Подхожу, а у нее на лице: „Ну и что?!“ Вроде как не она мне два часа назад посредством Гливанны по телефону врала. Я стою, рта разомкнуть не могу, судорога не пускает. Только глазами... Короче, „зарежу, зараза!"

Она подождала немного и говорит:

— Ну и что?!

Я ей на авоську молча показываю. Мол, кто это с авоськой в библиотеку ходит?

— Не надо, — говорит, — мне помогать, пожалуйста. Она легкая! — издевается еще.

Самвел как учил?. Самвел учил, что тогда резко поворачиваешься и уходишь! Тогда она за тобой бежит и кричит: „Не буду больше!" Подействует? Не подействовал же взгляд. Это не Томка, не Баку.

Точно! Не подействовало. Вика не кричит: „Не буду больше!" Она мне Э спину говорит:

— Урну чтоб потушил! Пожара нам только не хватало! — И уходит, размахивая авоськой.

А я смотрю на свою скамейку — к ней листочек прилеплен.

Написано: „АСТАРОЖНА! АКРАШЕНА!"

Та-ак! Красиво я сзади смотрелся, когда по самвеловским наущениям резко поворачивался к Вике спиной!

Начинаю себе шею вывертывать, назад заглядывать — чисто, не полосатый совсем. Брюки такие же белые. Только уже мятые немного. Скамейку потрогал — если покрасили, то как я раньше не заметил?! Не в кинокомедии же!... Нет, сухая скамейка! Шуточки дурацкие! Да еще с ошибками... Ручку достаю, исправляю. „А" на „О". И там, и там, и там.

Из урны по-прежнему дым валит. Подбираю консервную банку, скребу ею по луже, иду тушить. Все-таки Вика попросила... Ну, будем считать, что попросила. Подхожу к урне и вдруг слышу — Самвел говорит:

— Папробуй толька!

Ничего не понимаю — кругом никого нет! Жара. Все попрятались. Самвел вообще в Баку. Но говорит откуда-то... Я тихо кричу:

— Самвел?!

— Ада, какой Самвел?! — говорит урна.

Тут из дыма появляется кто-то непонятный. Голова, плечи, руки. Остальное — вроде как в урне. И полупрозрачный. Не в смысле одежды, а в смысле насквозь. Такой... Хоттабыч. Только без бороды, просто небритый. И зубы через один — золотые. Кепка на нем — „аэродром".

Я прямо так и сел. На скамейку. Ладони сразу липкими стали. Вспомнил, что они от страха потеют. В книжках. Отлепил их от скамейки — а они еще и зеленые. Фантомас какой-то! Нет, от страха они не могли зелеными стать!

— И все правильно! — говорит небритая рожа. — Сам ашипк справлял! Когда ашипк справляешь, ивсе правильна получается! Только немножко грязно.

Вскакиваю! Точно! Вот теперь полосатый.. Теперь на самом деле „осторожно! окрашено! “.

Ну... вот что! Я ничего не знаю, конечно! Дурак полный, конечно! Но фокусы разные — без них как-нибудь обойдусь. Тем более, если после фокусов брюки в ацетоне вымачивать. Фантастика — фантастикой! Я читал, конечно, всякое! Но с братом по разуму толком не поздороваться — рука насквозь пройдет. А если вдруг не пройдет, то заляпаю краской, пятно наложу, можно сказать. И вообще, век техники. Раньше простую веревочку к простому кошельку — и на видное место. Чтобы какой-нибудь совсем уж балбес наживку — хвать! А ее из кустов — дерг! Ха-ха-ха!... Теперь же небритыми хоттабычами балбесов подлавливают. И вот залью я его преспокойненько сейчас водичкой, а за брюки полосатые еще кто-то получит! Когда выясню — кто... И я непреклонно на урну надвигаюсь.

— Слушь, ты савсем дурак, да?! — говорит этот... из урны. — Я тибе сказал, да?! Объяснить буду — не хочешь, да?!

В общем, я еще повыступал. Вид независимый. „Ну-ну!“ всякие скептические. А он быстро-быстро стал говорить. И руками тоже быстро-быстро в разные стороны.

Такое дело. Астрономию я знаю? Космос-мосмос я знаю? Другие планеты я знаю? Значит, это совсем не такое дело! Понял, да?!

Я вроде понял. А химию я знаю? Синтез-минтез знаю? Высокий температур знаю?... Семечко долго лежал. Спячка, анабиоз я знаю?... Сигарет индийский. Табак Индия собирал, семечко попал, сигарет зажигал, температур повышал, анабиоз кончал. Понял, да?!

Я вроде опять понял.

Чудес нет, наука все точно объяснял, но он