Улитка на склоне Фудзи - Исса Кобаяси

О местности этой издавна слава идет как о Чистой земле Великого Будды, поэтому крыши лавок теснят одна другую, полотнища палаток развеваются на ветру. Сюда стекаются паломники со всех уголков страны, и нет среди них ни одного, не питающего надежды стать когда-нибудь Буддой.

Один я явился сюда сегодня, дабы раздобыть лекарство и груш для отца, и, покуда готовилось снадобье, с ног сбиваясь, обегал все окрестные лавки сушеных фруктов и зеленны`е, употребил все средства, чтобы отыскать хоть одну грушу: взывал к Будде, пронзал небеса и проходил сквозь землю, но увы, старания мои были напрасны: ни в одной из лавок груш не оказалось, они были слишком бедны.

Известны примеры, когда почтительный сын выкапывал из-под земли росток бамбука или извлекал из-подо льда рыбу, мне же не удалось достать даже какой-то груши. Видно, оставил меня Небесный Владыка. Видно, будды и боги отказались от меня, и мне суждено и в грядущих рождениях остаться непочтительным сыном. А ведь отец так ждет груши! Неужели даже такой малостью я не сумею порадовать его? Словом, я был в отчаянии, и, как ни пытался сдерживаться, слезы, к превеликому моему смущению, падали на дорогу, так что некоторые прохожие смеялись, принимая меня за помешанного. Постояв некоторое время со сложенными руками и опущенной головой, я вновь обрел душевное равновесие. Где искать то, чего нет даже здесь? Рассудив, что лучше побыстрее вернуться и дать отцу лекарство, я так и побрел восвояси с пустыми руками. Когда же добрался до деревни Ёсида, сидевшие на деревьях вороны, – а было их три, четыре или пять, – увидев меня, подняли крик. Меня охватило неизъяснимое беспокойство, ускорив шаг, я пошел так быстро, что трудно стало дышать, и к тому времени, когда, судя по горному солнцу, наступил час Овцы*, был уже дома. Отец встретил меня улыбкой и казался гораздо бодрее обыкновенного. Опасаясь, что состояние его снова ухудшится, ежели он узнает о моей неудаче с грушами, я мялся, не зная, с чего начать. Но отец сам завел о том разговор, и я принужден был рассказать все без утайки. Потом, желая утешить его, я стал твердить в свое оправдание зыбкие, как белые облака, ненадежные уверения, что, мол, завтра отправлюсь в Таката и уж там-то непременно… Да, невеселый выдался вечер.

11-й день

Утром все – кто с серпом, кто с мотыгой, кто с молотком – ушли на полевые работы, и я остался вдвоем с отцом. Отец спокойно спал, а я готовил лекарство, то и дело взглядывая на спящего и отгоняя от него мух. Пробудившись, отец заговорил о будущем:

– Как ни плох я стал, мысли о будущем не оставляют меня. Наши домашние не терпят нас обоих и целыми днями бранятся. Мне удается защищать тебя от нападок, и, пока я жив, ты не покинешь меня. Но сумеешь ли ты устоять, оставшись один? Распри будут сотрясать этот дом и днем и ночью, боюсь, что, пренебрегнув моей последней волей, ты убежишь отсюда, куда глаза глядят. Будущее видится мне так же ясно, как если бы оно отражалось в этом зеркале. Все живое, все живущее в этом мире подвержено мукам болезней и страданиям смерти.

Когда-нибудь хромой и согбенный ты возвратишься домой, и домашние, злорадствуя: «А ведь мы говорили!» – станут глядеть на тебя свысока и обращаться с тобой хуже, чем с собакой или кошкой. Каково мне будет тогда под сенью трав! Как я буду горевать, как досадовать!

Так говорил он, проливая горькие слезы, и, растроганный до глубины души, я тоже заплакал и повалился на пол, обливаясь слезами.

– Ах, отец, – возопил я, – яви отцовскую милость, сжалься над глупым сиротой!

Слезы лились бесконечным потоком, но по прошествии некоторого времени я сумел оторвать голову от пола и проговорил:

– Не омрачайте своего сердца горестными мыслями, вы же знаете – ради вашего выздоровления я не пожалел бы и собственной жизни. Поправляйтесь скорее. Я сделаю все, что вы желаете, я женюсь и буду всегда рядом с вами.

Довольный, отец рассмеялся. Но вот наступил полдень, и скоро все вернулись домой.

12-й день

Больной все время просит воды, а так как врач строго-настрого запретил ему пить холодную воду, я ее подогреваю, прежде чем дать, и тогда он начинает упрямиться и брюзжать – мол, слишком теплая. Боюсь, что у него снова поднялся жар. Но не могу же делать то, что ему повредит? А он и слушать ничего не хочет, дескать, мало ли что скажет врач, нечего подчиняться всяким глупым предписаниям. Тут вмешалась мать, до вчерашнего дня бывшая с отцом в ссоре, и дала ему выпить колодезной воды, да еще три или четыре чашки подряд, не желая понимать, что, потворствуя его прихотям, причиняет ему немалый вред.

– Вот это вода, – снова принялся брюзжать отец, – а все, что я пил до сих пор, и не вода вовсе. Исса все время меня обманывал.

Би Гань осудил князя Чжоу, и ему вырвали сердце*. Живя в окружении мошенников, мудрено исполнять свой долг. Теперь отец требует более двух сё* воды в день. Увы, так бывает всегда. Неотлучно находясь у ложа больного и зная, что именно может дурно сказаться на его состоянии, оказываешься не в силах защитить его. Говорят: «Хорошие лекарства дурны на вкус», – но ведь они-то и помогают справиться с недугом. Некоторые советы противны слуху, но благодаря им в доме воцаряется мир. Больной же благодарно улыбается человеку, предлагающему ему что-нибудь вредное, и сердится на того, кто принуждает его принимать лекарство. Если бы жена отца так же, как и я, желала ему добра, разве стала бы она предлагать то, отчего ему наверняка станет хуже?

Увы, мир устроен совсем не так, как хотелось бы.

13-й день

Утром отец сказал, что чувствует себя бодрее обыкновенного, и попросил вина, а поскольку это было строго-настрого запрещено врачевателем, я наотрез отказал ему, полагая, что одна капля может отдалить выздоровление. Однако кто-то из гостей сказал: «Стоит ли запрещать? Ведь когда он умрет, ты сам будешь раскаиваться, что не исполнил его просьбы. Да и желаний у него осталось так мало. Необязательно давать ему много вина, довольно одного-двух глотков, вреда от этого не будет, скорее наоборот». Те, кто только и ждал подходящего случая, чтобы впустить в дом демонов вражды и раздоров, с удовольствием слушали такие речи и тут же стали исполнять все прихоти отца, давая ему все, чего бы