Собрание сочинений в 6 томах. Том 4 - Грэм Грин

и я впервые застиг Крошку Пьера врасплох — хмурого, встревоженного, — прежде чем он отреагировал на свет и сказал со своей обычной веселостью:

— Значит, с пластинками придется подождать.

— У меня в конторе есть кое-какие, могу одолжить вам. Я держал их для гостей.

— Я был в аэропорту сегодня вечером, — сказал Крошка Пьер.

— Кто-нибудь прилетел?

— Д-да… Прилетел один. Я никак не ожидал такой встречи. В Майами иногда задерживаются дольше намеченного срока, а его давно здесь не было, и, учитывая все эти неприятности…

— Кто же это?

— Капитан Конкассер.

Я, кажется, понял, почему Крошка Пьер нанес мне дружеский визит — не только потому, что ему хотелось сообщить о покупке стереопроигрывателя. Он пришел предупредить меня о чем-то.

— Разве у него неприятности?

— Неприятности грозят всем, кто так или иначе соприкасался с майором Джонсом, — сказал Крошка Пьер. — Капитан в ярости. В Майами с ним обошлись круто — говорят, он двое суток просидел там в полиции. Подумать только! Капитан Конкассер! Теперь он жаждет реабилитироваться.

— Каким образом?

— Хочет поймать Джонса.

— Джонс в безопасности. Засел в посольстве.

— Пусть сидит там сколько может. И пусть не полагается ни на какие охранные свидетельства. Но кто знает, какую позицию займет новый посол?

— Новый посол?

— Ходят слухи, будто президент заявил правительству сеньора Пинеда, что он уже не персона грата. Впрочем, может, это и не так. Разрешите, я посмотрю ваши пластинки. Дождь кончился, надо идти.

— Где вы оставили машину?

— На обочине шоссе, ниже застав.

— Я отвезу вас домой. — Я вывел из гаража «хамбер». Включив фары, я увидел, что доктор Мажио терпеливо сидит в своей машине. Мы не обменялись ни словом.

3

Высадив Крошку Пьера у лачуги, которую он именовал своим домом, я поехал в посольство. Полицейский остановил мою машину, заглянул внутрь и только тогда пропустил в ворота. Я позвонил и услышал собачий лай в холле, а потом хозяйский голос Джонса:

— Тихо, Мураш, тихо.

Они сидели втроем: посол, Марта и Джонс. В тесном семейном кругу, подумал я. Посол и Джонс играли в джин-рамми — надо ли говорить, что Джонс был далеко впереди. Марта сидела в кресле и шила что-то. Никогда раньше я не видел ее с иголкой в руке; казалось, Джонс внес какую-то меру уюта в их дом. Мураш сидел у ног Джонса, будто это и был его властелин, а Пинеда бросил на меня обиженный, неприветливый взгляд и сказал:

— Вы уж нас извините: мы только кончим партию.

— Пойдемте к Анхелу, — сказала Марта; мы поднимались по лестнице, когда я услышал снизу голос Джонса: «J’arrête à deux» [59].

С площадки мы повернули налево, в комнату нашей ссоры, и Марта поцеловала меня свободно и радостно. Я передал ей слова Крошки Пьера.

— Нет, — сказала она. — Нет. Не может быть. — И добавила: — Последние несколько дней Луис ходит какой-то встревоженный.

— А вдруг это правда?

Марта сказала:

— Новому послу все равно придется держать Джонса. Не выгонит же он его.

— Я не о Джонсе думаю. Я думаю о нас с тобой. — А в мыслях у меня было: станет ли женщина по-прежнему называть мужчину по фамилии, если она спит с ним?

Марта села на кровать и уставилась на стену таким изумленным взглядом, точно стена вдруг придвинулась к ней.

— Я не верю, — сказала она. — Не хочу верить.

— Когда-нибудь это должно было случиться.

— Я всегда думала… Анхел подрастет и сможет понять.

— А мне сколько тогда будет?

— Ты ведь тоже так думал, — попрекнула она меня.

— Да, думал — и много думал. И отчасти поэтому пытался продать свой отель, когда приехал в Нью-Йорк. Мне нужны были деньги, чтобы последовать за тобой, куда бы вас ни послали. Но теперь мой отель уже никто не купит.

Она сказала:

— Милый, мы с тобой как-нибудь все уладим, а вот Джонс… для него это вопрос жизни и смерти.

— Если б мы с тобой были помоложе, для нас вопрос тоже стоял бы так: жизнь или смерть. Но теперь… «Люди умирали, и черви поедали их, но не любовь тому виной» {67}.

Джонс крикнул снизу:

— Партия закончена… — Его голос ворвался в комнату с бесцеремонностью постороннего.

— Надо идти, — сказала Марта. — И ничего им не говори, пока не будем знать наверное.

Пинеда сидел с гнусной собачонкой на коленях и гладил ее, но ей хотелось быть не с ним, и она только терпела его ласки, а сама не сводила затуманенного, обожающего взгляда с Джонса, который подсчитывал взятки.

— У меня на тысячу двести очков больше, — сказал он. — Завтра утром пошлю к Гамиту за песочным печеньем для Анхела.

— Вы его балуете, — сказала Марта. — Купите что-нибудь себе. На память о нас.

— Будто я когда-нибудь смогу вас забыть, — сказал Джонс и обратил на нее такой же взгляд, каким смотрела на него собака, сидевшая на коленях у Пинеды, — взгляд грустный, влажный и в то же время чуть притворный.

— Ваша служба информации плохо работает, — сказал я. — Гамит исчез.

— Я об этом ничего не слышал, — сказал Пинеда. — Что случилось?

— Крошка Пьер говорит, что у него было слишком много друзей среди иностранцев.

— Ты должен вмешаться, — сказала Марта. — Гамит оказывал нам столько услуг. — Я вспомнил одну из них: комнатушка, в ней железная кровать с сиреневым покрывалом, жесткие восточные стулья вдоль стены. Это были самые мирные часы, какие мы провели вместе.

— Что я могу? — сказал Пинеда. — Министр внутренних дел примет от меня две мои сигары и вежливо ответит, что Гамит — гражданин Гаити.

— Эх, будь у меня мой отряд, — сказал Джонс, — я прочистил бы их полицию, как хорошенькой дозой английской соли, и нашел бы его.

Я и мечтать не мог об отклике более быстром и более подходящем; Мажио говорил: «Хвастуна всегда можно заманить в ловушку». Похваляясь, Джонс смотрел на Марту — эдакий молодой хват, дожидающийся, чтобы его погладили по головке за удаль, и я представил мысленно все эти вечера в тесном семейном кругу, когда он развлекал их рассказами о Бирме. Правда, Джонс был не такой уж молодой, но все же лет на десять моложе меня.

— Полицейских здесь много, — сказал я.

— С полсотней солдат я мог бы захватить всю страну. У япошек силы были превосходящие, и они умели воевать…

Марта пошла к двери, но я остановил ее.

— Не уходите, прошу вас.

Она была нужна мне как свидетельница. Она осталась, а ничего не подозревающий Джонс продолжал нести свое:

— Правда, в Малайе они потеснили нас на первых порах. Мы тогда понятия не имели о том, что такое партизанская