Дом в степи - Сакен Жунусов

полковник,- возразил Кабан,- надо бы сперва этого как следует допросить.

Усач не стал возражать и разрешающе махнул рукой. У меня отлегло от сердца. «Врут. Никакого Сулу-Мурта у них нет. Нашли дурака!..»

Что было дальше, я помню плохо. Запомнилось лишь, что Кабан, придвинувшись к самому лицу, выспрашивал что-то, я молчал и отворачивался. Главное, чего я боялся, миновало. Вдруг Кабан размахнулся и железной своей лапой изо всех сил ударил меня по шее. Видно, совсем потерял терпение. Не успел я подняться, как пинком по челюсти он снова свалил меня на пол.

Видимо, допрос этот выглядел настолько страшно, что Жамиш, жена Карабета, убиравшая со стола, закричала во весь голос:

- Убили! Ой, убили!

- Цыц!- заорал на нее Карабет, затопав ногами.- Пошла отсюда! Подохнет - туда ему и дорога...

И вот что странно - обычно жалость расслабляет человека, лишает его последних сил. А у меня после слов Жамиш, наоборот, будто прибавилось. Я лежал на полу и чувствовал, что силы копятся во мне. Надо было лишь дождаться удобного момента... Кабан с топотом ходил вокруг и в голове моей больно отдавались его грузные пьяные шаги. Он схватил меня за шиворот и приподнял.

- Ладно,- сказал усач, сам устав от допроса,- пока довольно с него. Пусть до утра подумает. Но если не скажет утром... делать нечего, придется расстрелять.

Не успел он договорить, как я, собравшись с силами, вскочил на ноги и с разбегу ударил Кабана головой в живот. Я надеялся свалить его, выскочить на крыльцо и прыгнуть в темноту,- пускай бы тогда они меня поискали,- но страшный удар в живот лишил меня памяти. Я не разглядел даже, кто это меня ударил.

Поздно ночью я пришел в сознание и увидел, что лежу на земляном полу, на подстилке. Вокруг храпели одетые солдаты, лежавшие вповалку. Часовой с ружьем сидел рядом со мной и, склонив голову, дремал. Боль в онемевших скрученных руках заставила меня заворочаться, часовой открыл глаза и тупо уставился, моргая спросонья глазами. Вдруг он что-то увидел и заорал благим матом. Это было так неожиданно, что даже я вздрогнул. Все остальное произошло в одно мгновение: какой-то человек как кошка прыгнул из-за моей спины на перепуганного часового и ударом в голову свалил его.

- Вставай!- услышал я.- Беги!.. Быстро!

Подгонять меня было лишне.

Пока разбуженные солдаты успели сообразить что к чему, мы уже были во дворе. Мой освободитель вскочил на коня и бросил меня впереди себя поперек седла. Конь с места взял карьером, и я, мотаясь на седле, успел разглядеть, что мы не одни.

Сзади скоро захлопали выстрелы. Тот, кто бросил меня к себе на седло, не сбавляя хода, теребил узлы на моих руках и наконец развязал. Погоня, видимо, отстала, потому что конь пошел тише, и всадник каким- то слабым обморочным голосом проговорил, протягивая мне повод:

- На... держи крепче...

Разогнувшись, сев как следует, я увидел, что это Сулу- Мурт. Как же я его сразу-то не узнал! Оказывается, он благополучно выбрался из аула, но убегать не стал, боясь, что меня поймают. Ночью он собрал несколько отчаянных ребят, и они напали на стражу.

Вот так все и произошло. Я счастливо избежал смерти и оказался на свободе. Сулу-Мурт, его мне надо благодарить всю жизнь... Ну, а дальше осталось самое печальное. Ехали мы весь остаток ночи, и когда добрались до холмов Тугур-Джап, а это километров двадцать, не меньше, Сулу-Мурт уже не мог сидеть в седле. Да и коню досталось,- легко ли тащить на себе двух таких парней. Пришлось остановиться. Я снял Сулу-Мурта с коня и положил на траву. Он был бледен и не открывал глаза. Шальная пуля попала ему в спину, он долго крепился и терпел, а теперь вот не выдержал: пуля, видать, серьезно задела его.

Усталый конь стоял рядом и не уходил.

Мы отхаживали раненого весь день, пытаясь вернуть ему силы. Напрасно,- к вечеру ему стало еще хуже, а в сумерках он впал в забытье.

- Жалко,- бормотал он, облизывая запекшиеся губы,- жалко умирать. Еще бы годик-два...

Потом он стал поминать Райхан и просил меня заменить ей отца. Так, без конца повторяя имя осиротевшей дочки, он и скончался.

А поздно ночью, уже похоронив Сулу-Мурта, мы вдруг увидели далекое зарево. Полыхало в той стороне, откуда мы ускакали. Как потом узнали, горел наш аул Балта, подоженный отступившим отрядом колчаковцев. Говорят, что спасти что-либо было невозможно.

С тех пор на том месте, где когда-то стоял аул, никто не селился. Видал заброшенное поселение возле рощи Малжана? Развалины, бугры одни остались... Так вот, так все и произошло. Люди извели людей, оставив на земле одно лишь остывшее пепелище...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Прошедшие дожди вконец испортили дороги, и для шоферов наступили тяжелые дни. Машины с трудом одолевали степное бездорожье, и если случалось забуксовать, спасения не было: неповоротливые грузовики по самые борта увязали в раскисшей земле.

Застряв в поездке, Дерягин и Халил до глубокой ночи не оставляли надежды выбраться из трясины. Опытный шофер Дерягин умело бросал ЗИС вперед и назад, пытаясь пробить дорогу и выехать на твердое место. Но тщетно,- неистово воющая машина с каждой минутой зарывалась все глубже, липкая вязкая грязь крепко сковывала все четыре колеса.

Помогая водителю, Халил рвал колючую траву и охапками бросал под колеса. Трава моментально исчезала в хлюпающих, залитых жидкой грязью ямах.

Халил, не жалея рук, снова бросался дергать из земли колючие будылья, вырывая их с корнем.

Был момент, когда обоим показалось, что спасение близко. Одно из задних колес вдруг остановило свой бешеный бег, зацепившись за что-то, и машина заметно подалась вперед. Не снимая ноги с акселератора, Дерягин совсем высунулся из кабинки, наблюдая за колесом. Мотор выл, как диковинный зверь, попавшийся в крепкий капкан. Степь заволакивало едким вонючим дымом. Халил увидел, как Дерягин, не выключая мотора, выпрыгнул из кабины и скинул с себя старую промасленную телогрейку. Наступив ногой на рукав, он быстро разорвал ее на несколько частей и лопатой сильно вколотил под дрожащее от напряжения колесо. Снова бросился за руль. Халил, присев на корточки, не спускал с колеса глаз и суеверно бормотал старинное заклинание: «Сәт, сәт...»1 Сейчас он готов был молиться любому богу, чтобы только не застрять здесь на всю ночь. Дерягин, так и держа дверь кабины открытой, осторожно, умело прибавлял газ. Казалось, колеса нашли надежную опору, и машина все сильней подавалась из разболтанной колеи,