Дом в степи - Сакен Жунусов

все боялся потревожить могилу. Грех все-таки, нельзя. Ну а уж теперь... Мне ведь тоже недолго осталось, вот и будем мы с ним лежать вместе.- Старик помолчал и добавил:- А я, как услышал, что рвут камень, испугался за могилку... Но хорошо все получилось. Удачно приехал...

Заинтересованный Халил не спускал со старика глаз. А Кургерей, покачиваясь на пружинистом сиденье, задумчиво смотрел на бегущие навстречу машины, безучастно глядя, как возникают они далеко впереди, сближаются и проносятся мимо. Смотрел на всю эту непривычную деловую суету в преображенной степи, видел живую заинтересованность своего молодого соседа и в памяти его невольно вставали поросшие быльем картины давно прошумевшей жизни, картины тревожной поры, которой нет и не будет забвения...

Третья песнь старого Кургерея

- ...Так вот, от всего нашего поля остался лишь маленький клочок, и это была беда, несчастье всего аула. На что было теперь надеяться? На коров? Так они, как я уже рассказывал, запрягались и от этого бросили доиться. Ни хлеба, ни молока. Сулу-Мурт стал прок-

лятым человеком, и никто в ауле не хотел больше верить ни одному его слову. Все отвернулись от нас.

Мы понимали, что хлеб подожгли чьи-то руки из аула Малжана. Но... не пойманный - не вор, и тут ничего не поделаешь. Нам оставалось одно - молчать, терпеть и ждать.

Наступила зима, и Сулу-Мурт отправился к Малжану просить работы. Он пришел к нему как человек, не имеющий ни капли зла, и может быть, поэтому удивленный Малжан не отказал ему, не прогнал его с насмешками, а нанял табунщиком. И Сулу-Мурт так впрягся в работу, так убивался за байское добро, что вошел в полное доверие к самому Малжану, вошел настолько, что на него не падало и капли подозрения... Я к чему это говорю? С некоторых пор у бая вдруг стали пропадать из косяков по две-три самых лучших лошади. Воров искали, караулили, но не находили. А получалось все очень просто. Сулу-Мурт пригонял лошадей ко мне, я седлал своего гнедого и отгонял их в Шарбак-Куль или в Малтай. Мы тогда немало выменяли и муки, и зерна, и других припасов.

Так я вновь принялся за старое ремесло.

Но задуманная нами месть Малжану продолжаться долго не могла. После нескольких пропаж бай все же заподозрил Сулу-Мурта. А после одного случая эти подозрения перешли в уверенность.

Как-то в затяжной снежный буран вместе со Сулу- Муртом потерялся целый косяк. Искали их долго и наконец нашли. Но нашли одного Сулу-Мурта. Лошадей и след простыл. Замерзающий Сулу-Мурт рассказал, что напуганные лошади забрались на болото и провалились в трясину. Все до одной. Бай не поверил, но доказать ничего не мог. Тоже: не пойманный - не вор... А тех лошадей мы с жигитами увели буранной ночью, пригнали в аул и потихоньку закололи. Мясо раздали по домам, а шкуры сожгли. И все - никаких следов.

Зиму мы прожили, и неплохо прожили, а летом грянула беда. Июньский приказ о мобилизации разорвался в степи как бомба. Сколько было слез,- стон стоял по аулам. Но отвести несчастье не было сил. В первый же мобилизационный список Малжан внес Сулу-Мурта. Так он рассчитался со своим врагом.

Уезжая, Сулу-Мурт наказал мне: оберегать и не давать в обиду Райхан. Ей тогда исполнилось десять лет, девочка знала грамоту, и моей заботой было устроить ее на учебу в городе.

Так оно потом все и получилось, и я когда-нибудь еще расскажу об этом,- сейчас же я вспоминаю Сулу-Мурта и нашу последнюю с ним встречу...

Долгое время от мобилизованных не было ни слуху ни духу, и мы, грешным делом, стали подумывать плохое. Мало ли что могло случиться... А время шло, и вот уже царя скинули, потом не стало Временного правительства, и у власти вроде бы укрепились большевики. Разгорелась гражданская война. Все эти события, хоть и с большим опозданием, но докатывались и до наших мест.

Как сейчас помню, в восемнадцатом году осенью, поздней уже порой, к нам в аул вдруг нагрянул из Омска большой отряд. Кто такие - белые, красные? Ничего не разберем. Солдаты как-то разбрелись кто куда, но большая часть осталась в байском ауле.

И вот приезжают за мной от Малжана, приезжает Карабет с двумя солдатами. Ему тогда лет уже девятнадцать исполнилось, и держался он важно, разговаривал свысока. На голове у него фуражка, сбоку сабля болтается. Вошел он ко мне в кузницу и орет:

- Эй, кончай-ка все. Там зовут тебя,- и ногой подрыгивает, усмехается.- Живого или мертвого приказано доставить. Хоть голову в мешке привезти.

Солдаты, что с ним приехали, посмеиваются, держатся вольно. Смекнул я, что дело плохо. Зачем я кому-то понадобился?

По дороге в аул Малжана я тихонько спросил у солдата - кто они. Оказалось - колчаковцы. Солдат так и заявил мне, что они воюют с большевиками, вот скоро уничтожат всех и восстановят прежнюю Российскую империю.

Совсем мне тревожно стало. На кой им черт эта Российская империя сдалась? Да и как они ее восстановят? У байского дома стоял часовой: он внимательно осмотрел нас и снял с Карабета саблю. Затем разре- шающе мотнул головой.

- Заходите.

Меня провели в дальнюю горницу. Там за столом, развалясь на двух подушках, лежал грузный офицер. Когда меня ввели, он тут же подскочил на месте. Глаза у него чуть не вылезли от удивления. Теперь-то и я узнал его. Это был Кабан, давнишний атаман нашей разбойничьей ватаги.

- Гришка!- закричал он.- Это ты?

А сам красный, потный, в расстегнутом кителе, видно, немало уж высосал самогона с кумысом.

- Садись сюда!- приказывает и хлопает рукой рядом с собой.

Сам Малжан, сидевший тут же, сначала не хотел и смотреть на меня. Когда я вошел и поздоровался, он даже бровью не повел. Но теперь гляжу, и у него глаза на лоб полезли.

- Кургерей,- спрашивает,- ты, значит, знаешь этого начальника?

И залебезил перед Кабаном, заюлил, как собачонка, начал нахваливать меня:

- Хороший,- говорит,- человек, очень хороший. Наш аульный кузнец.

- Вот, вот,- сказал мне Кабан,- как раз ты-то нам и нужен. Мы тут мобилизуем кое-кого из ваших, так ты должен вооружить их. Придется тебе ковать сабли.

- Да я,- говорю,- никогда и не пробовал ковать сабли!

- Ну, хватит,- осадил меня Кабан,- Вот хозяин говорит, что в прошлом году ты ковал для аула серпы, Вот и для нас сможешь, Ничего хитрого нет, Понял? А отказываться не советую, Это