Кому-то и полынь сладка - Дзюн-Итиро Танидзаки

возникли дела в Осаке, но я нарочно оттягиваю свою поездку. Если в ближайшее время никаких сдвигов у вас не произойдет, я приеду, но сразу же вернусь назад, не наведавшись к вам, так что не обессудьте.

И последнее. Признаться, до сих пор я кое-что от вас скрывал. Дело в том, что, когда мы с Хироси были в Токио, мне пришлось все ему рассказать…

…Таким образом, все завершилось на удивление благополучно. Не замечаете ли Вы с тех пор каких-либо перемен в его душевном состоянии или поведении? Время от времени от него приходят письма, но не было случая, чтобы он хотя бы словом упомянул о нашем тогдашнем разговоре. Хироси на редкость смышленый мальчик. Мне не хочется, чтобы Вы думали, будто я оправдываюсь перед Вами или стараюсь как-нибудь себя выгородить. Если я превысил свои полномочия, прошу меня извинить. И все же в глубине души я считаю, что сделал для вас благое дело и вы должны быть довольны…

…Не беспокойтесь, я готов и впредь, без всяких просьб с Вашей стороны, делать все, что в моих силах, для Канамэ и Хироси на правах родственника и друга, который понимает их обоих лучше, чем кто бы то ни было еще. Я уверен: они оба выдержат это испытание. Как известно, жизнь не всегда стелется перед нами, словно гладкая, накатанная дорога, и мальчику полезно учиться преодолевать невзгоды. На долю Канамэ выпало слишком мало невзгод, так что этот опыт и ему не повредит. Возможно, он излечит его от чрезмерного себялюбия.

Засим прощайте. Боюсь, теперь мы еще не скоро увидимся. Буду ждать встречи с Вами уже в Вашем новом качестве.

Всегда Ваш,

Хидэо Таканацу

27 мая

Письмо было на удивление длинным – совсем не в духе Таканацу. Когда Канамэ кончил читать, щеки его были мокры от слез. Должно быть, оставшись один в пустом доме, он позволил себе размякнуть, и самообладание покинуло его.

14

В ожидании званых гостей О-Хиса еще утром поставила в нише красные лилии и с тех пор несколько раз подправляла свою композицию, добиваясь, чтобы наклон веток был безупречен. В пятом часу вечера она увидела сквозь летнюю бамбуковую штору, как за деревьями у ворот мелькнул парасоль, и сразу же спустилась в сад, где старик, восстав от послеобеденного сна, обирал с кустов гнезда гусениц-мешочниц.

– Что, приехали? – спросил он, услыхав у себя за спиной стук ее садовых сандалий.

– Да, они уже здесь.

– И Мисако тоже?

– Похоже на то.

– Отлично, отлично. Пойди, приготовь чай.

Старик обогнул дом по выложенной камнями дорожке, отворил плетеную калитку и направился к парадному крыльцу.

– А, вот и вы! Входите, входите, – бодро приветствовал он зятя и дочь. – Должно быть, вы совсем упарились.

– Что правда, то правда, – откликнулся Канамэ. – Нам следовало выехать с утра пораньше, но, пока мы собрались, день был уже в полном разгаре…

– Да-а, не успели нас в кои-то веки порадовать первые погожие деньки, как вдруг ударила жара, какая бывает лишь в конце лета. Ну, пойдемте в дом.

Вслед за стариком супруги вошли в прихожую, устланную тростяными циновками, на которых лежали тени одетых молодой зеленью деревьев в саду, и почувствовали сквозь таби приятный холодок. В доме витал едва уловимый запах жженого веретенника[120].

– О-Хиса, прежде чем подавать чай, принеси-ка нашему гостю холодную влажную салфетку, – распорядился старик.

На лоснящемся от пота лице Канамэ дрожали отблески изумрудной листвы. Густые заросли кустарников затеняли сад и гостиную, между которыми располагалась крытая веранда. Супруги выбрали для себя места у прохода, где тянул легкий сквознячок. Пока они усаживались и переводили дух, старик украдкой поглядывал на обоих, пытаясь угадать их настроение.

– Может, лучше не холодную, а горячую? – предложила О-Хиса.

– Что ж, пожалуй. Канамэ-сан, почему бы вам не снять накидку?

– Да, спасибо… А у вас, я вижу, уже появляются комары, даже среди дня.

– Увы, это так. В одном старинном шуточном трехстишии сказано: «Если в Хондзё[121] вдруг комары перевелись, значит, скоро Новый год». Но тамошние комары – чепуха по сравнению с нашими, здесь они куда крупней и докучливей. Против них можно использовать и обычные ароматические курения, но мы спасаемся сушеным ромашником, поджигая его в глиняных лоточках.

Как и предполагал Канамэ, в манере старика не было и следа горького недоумения, столь явно сквозившего в его письме. Он держался с всегдашней приветливостью, не обращая внимания на Мисако, которая сидела с понурым видом и не принимала участия в беседе. О-Хиса была по обыкновению спокойна и ровна, хотя старик наверняка в общих чертах обрисовал ей суть дела. Она бесшумно внесла в гостиную поднос с чаем и сразу же куда-то удалилась – во всяком случае, в соседней комнате, отделенной от гостиной бамбуковой шторой, ее не было видно.

– Кстати, – осведомился старик, – как вы смотрите на то, чтобы заночевать сегодня у нас?

– Гм… – замялся Канамэ и впервые за все это время посмотрел на жену. – Вообще-то мы еще не решили…

– Я намерена вернуться домой, – жестко, будто в пику ему, произнесла Мисако. – Не могли бы вы побыстрее окончить свой разговор?

– Мисако, – обратился старик к дочери, – оставь нас на некоторое время наедине.

Старик с глухим стуком выбил трубку о край высокой бамбуковой пепельницы, после чего вновь наполнил ее табаком и погрузил в сосуд с тлеющими углями, чтобы зажечь. Мисако молча встала со своего места и поднялась по лестнице на второй этаж. Внизу она могла ненароком столкнуться с О-Хиса, а ей этого не хотелось.

– Да-а… Я вижу, дело обстоит серьезно.

– Простите, что приходится вас огорчать. До сих пор я ничего вам не говорил в надежде, что все как-нибудь уладится…

– И теперь эта надежда вас покинула?

– Боюсь, что да. Я постарался все объяснить в своем письме… Впрочем, возможно, у вас остались какие-то вопросы…

– Да нет, все более или менее ясно. Но если вас интересует мое мнение, я считаю вашу позицию абсолютно порочной.

Ошеломленный этим неожиданным выпадом, Канамэ попытался было возразить, но старик пресек его поползновение и продолжал:

– Быть может, я выразился чересчур резко, но ваши рассуждения кажутся мне слишком умозрительными. Конечно, времена изменились, и я не могу помешать вам относиться к собственной жене как к ровне, только ничего путного из этого не выйдет. Вы пишете, что лишены тех качеств, которые могли бы сделать ваш брак с Мисако счастливым, и на этом основании в порядке эксперимента предоставили ей право выбрать для себя другого спутника жизни. Это