Туман над рекой - Доппо Куникида

не могла, что все так обернется. В день, когда вы вдруг уехали, после обеда мы узнали от тетушки Кондо, что вы отправились к другу в Ямагути. Сестра, как это услышала, сразу же ушла наверх и все никак не спускалась. Я подумала, вдруг что-то случилось, поднялась к ней, и увидела, что она плачет.

– Плачет! – я невольно раскрыл глаза.

Цуюко с трудом сдерживала слезы.

– Я тогда уже узнала, что Горо на взморье вам нагрубил.

– Да, верно. Тем же вечером я встретил Горо и спросил его, почему он так себя вел. Кажется, я понял после этого, в чем дело.

– Да, так, наверное, все и было. Сестра тоже решила, что Горо проболтался. Она так плакала от обиды!

– Ая-сан была с Горо в отношениях? – прямо спросил я.

– Вы считаете – да? – Цуюко широко распахнула полные слез глаза, глядя прямо на меня.

– Да просто Горо нес какую-то чушь.

– Бедная моя сестричка, – губы Цуюко дрожали, по щекам потекли слезы. – В ваш предыдущий визит ей было всего пятнадцать, но она так скучала по вам все эти годы, и позапрошлым летом, и прошлым все ждала, когда же вы приедете. Мне все было известно, и она поняла, что я знаю, и стала всем делиться со мной. Каждый раз, когда от вас приходило письмо, она больше всех радовалась, перечитывала каждое по три-четыре раза, бережно хранила их у себя в комоде. А этот Горо!

Цуюко немного поколебалась. Я сидел, не двигаясь и прикусив губу.

– Он с конца прошлого года не давал ей проходу, она не знала, куда от него деться. Но вы же знаете, какой у нее характер: ни отцу, ни матери ничего не говорила, открылась только мне. Как-то мы посоветовались, я сразу же рассказала отцу и матери, и его снова выгнали. Да только он дурак, да к тому же упрямый, затаил злобу и иногда подходил к ней и грозился, мол, если соберешься за кого-нибудь замуж, я тебя не пущу. Мы обе старались не обращать на него внимания, а сестра и вовсе его избегала.

– Вот как! – теперь мне почти все было ясно. В душе снова проснулось негодование.

– Теперь вы понимаете, что сестра была все равно что в змеином клубке. Как же мне было ее жаль! К тому же отец, когда ездил в Корею этой весной, почти сговорился насчет Аяко с хозяином крупного торгового дома, Хиноя, но мы и сами тогда об этом не знали. И вот недавно неожиданно приехал его сын с личным секретарем, тогда-то отец и рассказал нам с сестрой об уговоре. Она слушала его молча. Я тем же вечером спросила ее, что она собирается делать, а она сказала, мол, отец уже пообещал, да и жених приехал, значит, пойду. Я ее спрашиваю: «А что же Минэо-сан, как с ним быть?», – а она мне в ответ: «Не говори мне больше о нем, я смирилась. Сколько бы я о нем ни думала, ничего уже не поделать, это все равно что чувства Горо ко мне. Поэтому, чем страдать от его преследований, лучше выйду замуж за кого угодно, пусть думает, что я умерла». Я заплакала, а сестра всегда была сдержанной, сидела неподвижно с бледным лицом. Вытащила ваши письма из комода и сказала: «Храни их пока у себя, сестрица». Отдав их мне, добавила: «Видимо, я несчастливый человек», – и вдруг разрыдалась.

Мне было невыносимо все это слышать. Слезы лились из моих глаз, сколько бы я их ни вытирал.

– Я понял! Как же я заблуждался! Горо обманул меня. Он нарочно убил Аю-сан.

– Так и есть! Горо ее убил, только никто этого не понял, все думают, он упал случайно, – расплакалась Цуюко.

– О-Цую-сан! – сказал я.

– Да?

– Ая-сан ведь догадалась о моих чувствах?

– Да, но только когда вы в этот раз приехали. Я ей говорила, мол, пока помолвка не состоялась, скажи обо всем отцу, пусть что-нибудь придумает, а она в ответ: нет, жаль отца, его репутация пострадает, выйду замуж молча, я уже все равно смирилась.

Она принесла себя в жертву. Больше я не мог об этом слышать. Пообещав прийти к Огава назавтра, я распрощался с Цуюко.

Лето уже перевалило за середину, близилась осень. По крайней мере, для меня оно уже прошло, и надвигающаяся осень будила во мне еще бо́льшую тоску; меня снова охватили печаль, обида и злость, и я в одиночестве брел по тропинке вдоль поля в лучах заходящего солнца. Холмы, леса, долины, реки – все, что не так давно дарило мне любовь, утешение и улыбку, теперь встречало меня равнодушно.

19

На следующий день я снова пришел к Огава. Такой удар окончательно подкосил главу семьи. Бедный старый моряк! В нем не осталось прежней жизнерадостности.

– Послезавтра я уезжаю в Токио. Какое-то время сюда не вернусь.

– С чего это? Пожил бы здесь еще немного.

К несчастью, старик ничего не знал. Может, это и к лучшему.

Тем же вечером, вернувшись домой, я изо всех сил пытался заснуть, но, несмотря на накопившуюся усталость, никак не мог. Не послушав уговоров тетушки, я пошел прогуляться по округе. Когда грусть сладка, мы поем или плачем, но когда она горька, мы можем лишь бессильно проливать ледяные слезы.

Воля, независимость, свобода! Вот чем должны в полной мере обладать все, кто рожден на земле, вот чего нам недостает.

– Борьба! Наша судьба – бороться. Каждому из нас суждена своя битва. Так вперед, в завтрашний день, к будущему!

Мясо и картофель

Клуб «Мэйдзи», что недалеко от канала в квартале Сакурада-Хондзё в округе Сиба, был не особенно роскошным зданием, хоть и вполне достойным; здание это стоит до сих пор, но владелец сменился, а члены клуба там уже не бывают.

Это произошло еще до пика процветания клуба, одним зимним вечером, когда в столовой на втором этаже, что бывало редко, горели фонари и даже на улице был слышен доносящийся оттуда громкий смех. Тогда завсегдатаи клуба редко собирались по вечерам, и дым обычно поднимался из печных труб только днем.

Но, хоть недавно и пробило восемь часов, не было похоже, чтобы члены клуба начали расходиться. У крыльца стояло шесть экипажей рикш, но все возницы, предоставленные сами себе, играли в сугороку.

В этот момент из темноты появился какой-то мужчина в пальто с высоко поднятым воротником и низко нахлобученной мягкой шляпе и неожиданно резко нажал на дверной звонок.

Дверь открыли изнутри.

– Такэути-сан сегодня здесь? – спросил пришедший спокойным низким голосом.

– Да, он здесь. Но кто вы? – любезно поинтересовался портье, одноглазый мужчина с тонкими чертами лица, одетый в кимоно.

– Прошу, – в ответ визитер протянул визитку, на которой значилось только «Окамото Сэйфу», набранное шрифтом номер пять, без указаний должности или звания.

– Пожалуйста, проходите, – портье провел его на второй этаж, где было тепло до духоты от ярко горящего камина. У очага сидело трое, еще трое – чуть в стороне на стульях. Рядом на столе стояла бутылка с виски и несколько бокалов, пустых и полных, видимо, здесь собрались, чтобы выпить как следует.

Увидев Окамото, Такэути встал и весело позвал его, предлагая один из стульев:

– Иди, садись сюда.

Окамото, не решаясь сесть, обвел взглядом комнату: пятерых он знал по меньшей мере в лицо, но шестой, белокожий, плотный, но изящно сложенный господин, был ему незнаком. Заметив это, Такэути сказал:

– А, этого господина ты еще не знаешь, я вас представлю. Это Камимура, он работает в горнодобывающей компании на Хоккайдо. Камимура-сан, это Окамото-кун, мой старый друг…

Не успел он договорить, как Камимура весело ответил:

– Рад знакомству… Я читал то, что вы писали… Надеюсь на дальнейшее сердечное знакомство…

Окамото ответил только:

– Пожалуйста, обойдемся без церемоний, – и снова замолчал.

Он присел на стул.

– Так что там дальше? – спросил невысокий господин по имени Ватакути с черной как смоль бородкой.

– Да, точно! Камимура, что было дальше? – добавил худощавый, с тяжелыми веками и редкими волосами Ияма.

– Ох нет, передо мной Окамото-сан, не знаю теперь, как и рассказывать, ха-ха-ха! – смущенно засмеялся в ответ джентльмен из горнодобывающей компании.

– В чем дело? – спросил