Мудрец сказал… - Лао Шэ

же думаю, что одежда и другие необходимые для жизни вещи должны быть простыми и экономичными. Если ты считаешь китайское платье неудобным, то первым делом подумай – почему именно. Только определив все его недостатки, ты сможешь его реформировать. Если же ты пришел к выводу, что лучше одеваться по-европейски, опять-таки реши – почему. И тогда хоть с ног до головы нарядись во все иностранное, но совершенно необязательно покупать его за границей – можно и у нас сшить. В общем это не столько вопрос культуры, сколько вопрос практики и экономики. Не сочтите меня мелочным, но я считаю, что размышлять надо даже над самыми крохотными вещами, вплоть до иголки…

– Старина У! – скорчив жалобную мину, взглянул на приятеля Мудрец. – Не пора ли заказывать?

– Конечно, пора! – откликнулся У Дуань. – Что ты будешь есть, старина Ли?

– Все равно. Что закажешь, то и съем. Сам я заказывать не умею, об одном прошу: не бери много.

– Ладно, ладно, ты меня слушайся. Вина возьмем всего полцзиня [46], потому что мне предстоит с вами серьезный разговор.

Мудрец был глубоко разочарован, но при Ли Цзин-чуне не решился возражать. У Дуань заказал несколько блюд и, как и обещал, всего полцзиня вина, которого хватило совсем не надолго. Когда закуски тоже кончились, У Дуань сказал:

– Дорогой Чжао, не скрою, Ли Цзин-чуня я пригласил в основном для того, чтобы он открыл тебе глаза на Оуяна. Надеюсь, Ли Цзин-чуню ты поверишь?

– Что это значит, старина У? – воскликнул Ли Цзин-чунь.

– Нечего удивляться, – быстро парировал У Дуань. – Расскажи лучше, как Оуян выжил тебя из пансиона!

– Это дело прошлое. Стоит ли о нем вспоминать, – пожал плечами Ли Цзин-чунь.

– Стоит, старина Ли! Очень прошу тебя, расскажи, как это было! – Глаза У Дуаня округлились и приняли умоляющее выражение. – А то Чжао считает его настоящим другом, а нас – нет!

– Я всех вас считаю настоящими друзьями, – возразил Мудрец.

Но Ли Цзин-чунь уже понял, чего хочет от него У Дуань, и произнес:

– Дружить – вовсе не значит быть неразлучными, как две камбалы! Можно встречаться часто, можно – пореже. Все должно зависеть от настроения. Даже в момент наибольшей духовной близости надо замечать друг у друга ошибки и помогать исправлять их, а в момент охлаждения отношений не следует поливать друг друга грязью. Оуян, на мой взгляд, невежественный подонок. Дружить с ним я не желаю, спорить тоже не буду и, уж конечно, не собираюсь перемывать ему косточки. Да, он меня оскорбил, но я плюнул и постарался об этом забыть. А вот если бы он причинил кому-нибудь настоящее зло, я бы убил его без лишних слов, и не из личной вражды, а чтобы общество избавить от негодяя. В свое время я говорил тебе о нем, старина Чжао, предостерегал, но ты не верил, а сейчас…

– Дело вот в чем, – перебил У Дуань, который надеялся, что Ли Цзин-чунь поведет разговор в совсем другом направлении. – Я попросил барышню Вэй познакомить Чжао с ее отцом, чтобы тот помог нам устроиться на службу. Поверь, старина Ли, что нас привлекают не слава и не богатство, а сама работа – ведь хуже безделья ничего нет. Но когда Чжао отправился к старику Вэю, Оуян возревновал и заявил, будто я хочу вбить клин между ним и Чжао. Потом я спросил про его отношения с Ван, а он ушел от ответа и говорит: «Думаешь, Чжао по твоему совету женится на этой уродине Вэй?» Видишь, старина Ли, что это за тип?! Но больше всего меня смущает его «дружба» с Ван, тут наверняка что-то нечисто!

Во время этого монолога Мудрец с невозмутимым видом грыз тыквенные семечки, а Ли Цзин-чунь раз-другой молча кивнул, потом стал возражать:

– Раньше, старина У, ты полез бы на меня с кулаками, скажи я об Оуяне что-нибудь дурное. А сейчас ты наверняка полез бы в драку, если бы я вступился за него. В этом вы с Чжао одинаковы, не умеете критически мыслить! Ты хочешь, чтобы я вывел на чистую воду Оуяна, но я – ты уж меня прости – скажу вам прямо в глаза о ваших общих недостатках, потому что не люблю шептаться за спиной! Я заранее знаю, что тебе это не понравится, но ничего сделать не могу, таким уж я родился. Что же касается отношений Оуяна с Ван, то тут я просто в неведении! Мне только кажется, что у нас сейчас есть дела поважнее, чем всякие там ухаживания или женитьбы. Я не противник женщин и любви, но вижу, до чего дошла наша страна, а в стране, где нет политической свободы, вряд ли возможна по-настоящему свободная любовь. Как бы ты ни был счастлив со своей любимой, вы оба все равно останетесь рабами… Разве любовь спасет нас от тираний иностранцев, милитаристов, чиновников и богачей? Вы лучше наберитесь духу и совершите что-нибудь серьезное, вместо того чтобы тратить время на пустяки! Ну а теперь мне пора. Спасибо тебе, старина У!

Ли Цзин-чунь взял свою соломенную шляпу, пожал приятелям руки и вышел. У Дуань тяжело вздохнул. Мудрец снял со стены китайскую скрипку и начал было весело пиликать, но У Дуань вырвал у него скрипку и в сердцах швырнул на стол.

– Перестань ты за душу тянуть! До чего же все-таки занудный этот Ли Цзин-чунь!

– Есть и незанудные ребята, но ты их почему-то не любишь. Кто велел тебе приглашать в ресторан этого духа смерти?

* * *

Улучив момент, когда У Дуаня не было в пансионе, а Мудрец томился в одиночестве, Оуян Тянь-фэн пришел к нему и стал допытываться:

– Скажи откровенно: ты хочешь жениться на Ван или нет? Ей-богу, надо же быть таким простофилей, чтобы не отличать аромат от вони! Облизываешься на эту уродину Вэй, как на медовую коврижку!

– Я?! Да будь я проклят, если она мне хоть чуточку нравится! – побелев от возмущения, вскричал Мудрец. – Я просто хотел использовать ее, но потерпел фиаско. Ты же слышал, что я чуть не пристрелил этого мерзкого старикашку, ее отца! И вообще скажу тебе прямо: ты еще молокосос и не имеешь права высмеивать меня, твоего старшего брата!

Розовое лицо Оуяна расцвело улыбкой, будто он и не слышал обидного слова «молокосос».

– Вот теперь я узнаю своего мужественного друга. Но когда ты хотел использовать Вэй и ее папашу, игра явно не стоила свеч. Кто тебе такое посоветовал? У Дуань? Почему же он сам не пошел этим путем, если считает