Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

просьбу. Итак, вам в первую очередь надо вступить в сообщество, иначе нам придется расстаться. Вы будете зарабатывать себе на жизнь тем же ремеслом, что и мы — воровством, вы примите нашу религию и законы — короче говоря, превратитесь в настоящих цыганок. Если вы пойдете на эти условия — мы возьмем вас с собой до Мадрида; там вы можете идти куда вам заблагорассудится, но я должен предупредить вас: не вздумайте потом донести на нас властям, иначе ваши дни сочтены, даже если все жители Мадрида станут защищать вас; лучше нам будет расстаться по-хорошему, никому ничего о нас не рассказывайте, не пытайтесь причинить нам вред, и тогда в любой стране света, где кочуют цыгане, вам в любую минуту придут на помощь. Устраивают ли вас наши условия? В противном случае мы готовы пожертвовать вам целый португез и отпустить с миром».

Климентина не замедлила заявить:

«Какие могут быть здесь сомнения? Мы останемся с вами до Мадрида, в табор вы можете принять нас, как только у вас появится такое желание...»

Я решила не перебивать подругу, напротив, жестами я выражала одобрение ее словам; не знаю почему, но эти цыгане казались мне совершенно безобидными; отвергнутые обществом люди иной раз внушают к себе больше доверия, чем те, кого считают благородными: первые беспрекословно подчиняются немногим законам, принятым среди них, зато вторые, обремененные многочисленными ограничениями, с трудом переносят столь непосильное бремя и всегда стараются от него освободиться.

«Мой любезный и отважный товарищ, — обратилась я к главарю цыган, — меня беспокоит лишь одно обстоятельство: позволяют ли ваши обычаи и правила проливать человеческую кровь? Если да, то ни я, ни моя подруга никогда не станем вашими сообщницами».

«Клянусь Люцифером, — воскликнул предводитель цыган, несколько рассердившись, — знайте же, дочери Господа, что мы не имеем обыкновения уничтожать создания природы; пусть этим неблаговидным делом занимаются священники, судьи и короли, склонные к жестокости и преступлению; кстати сказать, мы ненавидим этих людей отчасти потому, что они каждый день хладнокровно отправляют на тот свет тысячи несчастных; если вы заметите, что мы убьем кого-нибудь другого, кроме животных, которые служат нам пищей, можете спокойно расправиться с нами».

«Ну и отлично! — сказала я. — По рукам, мой отважный друг, мы остаемся с вами; отныне считайте нас вашими сестрами, мы готовы пройти обряд посвящения; мы будем беспрекословно выполнять любые приказы, если вы пощадите наше целомудрие и не оскверните себя человекоубийством».

«Согласны!» — единодушно ответили цыгане.

«Минуточку, — вступил в разговор главарь, — вы не забыли о том, что от вас потребуют отречься от христианской веры? Мы ведь поклоняемся дьяволу и не верим в Бога; продавшись одному хозяину, другого, как правило, поливают грязью; наши обряды — не для слабонервных, и вам придется их мужественно выдержать».

«Надеюсь, они не оскорбляют чувство стыдливости?» — вымолвила я.

«Мы боремся только с предрассудками, — сказал предводитель, — наши обряды направлены против кое-каких химер воображения и не затрагивают добродетели».

«Мы согласны на все, повторяю вам это, — вмешалась в нашу беседу Климентина. — Ты меня прекрасно понимаешь, Леонора, и я готова за тебя поручиться; нашей дружбе придет конец, если ты заставишь меня клясться понапрасну; не будем отвергать неожиданный подарок фортуны из опасения согрешить против жалкого учения, следуя которому мы чуть было не погибли голодной смертью».

«Хорошо, — сказала я подруге, — ты меня убедила; и почему только преступление прикрывается благотворительностью, чтобы соблазнить нас и завлечь? А вы, цивилизованные граждане, от которых теперь я отрекаюсь, почему вы неизменно преследовали меня, когда я твердо шла по пути добродетели, усыпанному одними терниями? Это вы рассыпали передо мной эти тернии, вы сами вынудили меня изменить добродетели и бежать от вас прочь; в отчаянии от такой черной неблагодарности, я охотно бросаюсь в пучину порока; Господь покинул меня, сограждане оказались злодеями, неудивительно, что я, сбившись с истинного пути, отказываюсь соблюдать законы божеские и человеческие».

Цыганский табор, состоявший из восьми женщин и шести мужчин, на рассвете тронулся в путь. Постараюсь теперь вкратце описать наиболее замечательных из моих попутчиц. Донна Кортилия, о которой мне уже пришлось говорить вам ранее, начальствовала над прочими женщинами; ей, повидимому, исполнилось лет сорок. Свежая, прекрасно сложенная и красивая, хотя и несколько полноватая, она привлекала всех своими необыкновенно выразительными глазами. Самой симпатичной мне показалась шестнадцатилетняя Кастеллина: она могла похвастаться гибкой талией и белоснежной кожей, и это несмотря на то что ей часто случалось проводить на жаре большую часть суток; роскошные каштановые волосы гармонировали с прекрасными карими глазами, а невинное выражение лица свидетельствовало о душевной чистоте этой девушки. Кастеллина была дочь предводителя цыган Бригандоса, у которого был еще и сын, двадцатилетний юноша по телосложению не уступающий Геркулесу. Брата Кастеллины прозвали Ромпа-Теста, то есть Сорвиголовой, так как он храбростью превосходил всех своих товарищей. Именно Ромпа-Теста, которого мы так неосторожно разбудили, пригласил нас войти в цыганскую хижину. Флорентина, маленькая брюнетка тринадцати лет от роду, отличалась весельем и шаловливостью; после Касгеллины она была самой красивой девушкой в таборе. Цыгане выкрали Флорентину из дома некоего священника, жившего в окрестности Коимбры. Святой отец, вероятно, подыскал бы ей более почтенное ремесло. Флорентина успела обучиться обычным цыганским проделкам, работу свою она выполняла легко и изящно: в две секунды она умудрялась вытащить драгоценности из кармана даже самого предусмотрительного человека; а случись ей проходить деревней, ни один спаниель не настигнет зазевавшуюся курицу с такой стремительностью — в считанные мгновения Флорентина схватит ее за горло, придушит и спрячет ее у себя под юбками; мошенница, делая свое черное дело, будет болтать без умолку, а вы, с удовольствием слушая ее бредни, не заметите исчезновения курицы. Кортилия явно благоволила к своей талантливой ученице. Остальных цыган и цыганок подробно описывать не стоит: все они были в возрасте от двадцати до тридцати лет, примерно одинакового роста и телосложения, ловкости и здоровья.

До полудня мы шли по дороге вместе с табором, пока главарь не подозвал нас к себе.

«До Мадрида мы будем добираться по берегу Тахо, — сказал он нам, — путь, конечно, получится длинный, зато людей на нем нам встретится не много; вечерами мы легко подыщем себе ночлег в густых рощах, раскинувшихся близ реки, или на островах. Там нас никто не побеспокоит. С восходом солнца нам придется путешествовать раздельно, мой сын будет идти на двадцать шагов впереди вас; вы должны следовать за ним по пятам, а если пожелаете отдохнуть, предупредите его криком; после передышки окрикните его вторично; Ромпа-Теста приведет вас