Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

Поведение госпожи де Бламон произвело на меня сильнейшее впечатление: у этой достойной всяческого уважения женщины есть все известные людям добродетели, величайшая же для нее радость — делать счастливыми своих ближних.

Меня очень беспокоит здоровье Алины. Мой друг, позаботься, пожалуйста, о ней. Позволь на время передать хлопоты любви в деликатные руки дружбы.

Следуя твоим советам, я избегаю каких бы то ни было встреч и вот уже неделю вообще не выхожу из дому. До тех пор пока расследования не завершатся, я буду соблюдать эти предосторожности… Для меня очень горько, что я не могу воздать хвалу госпоже де Бламон за ее благородные поступки; как бы я хотел вместе с очаровательной Алиной припасть к ногам ее матушки, осыпая эту добродетельную женщину словами заслуженной ею благодарности! Ты должен, по крайней мере, рассказать им о моих опасениях. Боюсь, что многочисленные заботы, а также хлопоты, связанные с известными событиями, отразятся на их здоровье. Рекомендуй же им больше отдыхать, используя то спокойное время, которым теперь вы свободно распоряжаетесь. Особенно прошу не отправляться на прогулки в позднее время, ведь приключения могут иметь и не такие приятные последствия, как то случилось с госпожой де Бламон. Я употребил слово «приятные», поскольку ей предоставилась возможность творить добро, к чему всегда стремится ее благородное сердце.

Мой друг, куда нас заводит опьянение страстью! О, если бы мы, уступая их напору, делая первый шаг на опасной стезе разврата, видели перед собой пропасть, подстерегающую нас в конце пути! А как быстро и с какой легкостью делается второй шаг!

Если бы для нас стала очевидной внешне едва заметная взаимосвязь человеческих грехов! В действительности заблуждения наши никогда не остаются без последствий, грехи, к слову сказать, порождают один другой, так что самый легкий проступок вскоре влечет за собой ужасное святотатство! Неужели никто тогда не содрогнется от страха? Позволит ли кто-либо себе уклониться от пути добродетели хотя бы на шаг? После первых заблуждений люди привыкают к пороку — чудовищные результаты этого совершенно очевидны! О, как бы я хотел, чтобы вместо разукрашенной мебели, не вызывающей ни малейшей серьезной мысли, люди установили бы в своих комнатах некое подобие рельефно вырезанного дерева, на каждой из ветвей которого было написано название какого-нибудь порока. Тогда они увидели бы, каким образом ничтожное прегрешение постепенно превращается в страшное преступление, порожденное забвением основных обязанностей человека. Разве бесполезна была бы такая картина, наглядно обучающая морали? Не ценнее ли она полотен Тенирса или Рубенса?

Прощай, не оставляй меня в неведении относительно итогов предпринятых вами розысков. Слишком много душевных сил уходит у нас на то, чтобы сохранять спокойствие. С нетерпением ожидаю счастливого конца.

Письмо двадцатое

ВАЛЬКУР — АЛИНЕ

Париж, 8 сентября

Читая последнее письмо моего друга, я не переставал испытывать страстное желание услышать хотя бы слово от Алины! Если уж мне суждено вечно жить вдали от Вас, то позвольте мне, по крайней мере, знать, о чем Вы думаете. Разлука наша становится для меня совершенно невыносимой, когда от моего взора скрыты движения Вашей добродетельной души! Поступки обожаемой мною госпожи де Бламон заставили меня проливать целые потоки слез… Ах, как сладостны слезы сострадания! Я весьма опасаюсь того, что несчастная девушка, судьба которой никого, разумеется, не может оставить равнодушным, вызовет у Вас чувства более сильные, чем можно себе вообразить. А присущая Вам чувствительность еще больше укрепит эту склонность — я-то уж Вас знаю. Умоляю Вас, Алина, хлопоты во имя дружбы не должны причинить вред Вашему здоровью; помните о том, что Вы принадлежите самому страстному на свете влюбленному, считающему милостью для себя заботиться о Вас. Поскольку мне отказано в счастье Вас видеть, не лишайте меня хоть этой малости… Видеть Вас, Алина! Ах! Желание это властвует надо мной все более и более, по мере того как в моих глазах умножается число Ваших добродетелей, вызывающих мое поклонение… И Софи также любит Вас… Неужели кто-нибудь в состоянии сопротивляться власти, какой Вы обладаете над людскими сердцами? Едва только встретишься взглядом с Вами, тотчас же ощущаешь потребность обожать Вас; смертному следует или расстаться с жизнью, или склонить колени перед богиней. Один лишь Валькур лишен возможности воздать Вам должную хвалу… Я бы осмелился считать себя достойным Вас, если бы мои славословия встречали отклик в Вашей душе. Мне кажется, что я вижу Вас, Алина… Прекрасное лицо, все в слезах… Вот Вы помогаете перепуганной матушке при ходьбе, держа у груди некое маленькое создание, чей безутешный плач разжалобил Ваше сердце… Я вижу Вас склонившейся над постелью Софи и охваченной ревнивым желанием взять на себя все заботы по уходу за больной, ведь несчастная Софи так страдает, а милосердная и нежная Алина не успокоится, не совершив доброго дела… Разве я перестану обожать Вас? Разве перестану преклонять колени перед моей богиней, красота которой светится не только в прекраснейших чертах, но и в тысяче добродетелей ее? Вы подлинный ангел; Господь сотворил Вас, как мне кажется, чтобы Вы услаждали своих друзей очарованием, чтобы несчастные находили близ Вас убежище, а возлюбленный — неописуемое счастье… Увы, человеческий язык слишком слаб, он не передает моих чувств… Вот оно — печальное следствие страстной любви… О природа, скупая на дары, которые ты нам даешь, почему же, вселяя в наши души столь сильные страсти, ты отнимаешь у нас возможность описать их словами? Почему наши попытки изобразить сладостные порывы любви всегда оказываются слишком слабыми?

Но если имена двух негодяев ложные… Я начинаю содрогаться от тяжести подозрений! Какое отвращение тяготит мою душу, и я никак не могу от него избавиться! И все-таки… Это чудовище осмелилось просить руки моей Алины? Великий Боже, неужели Дольбур? Столь мерзкое начинание никогда не претворится в жизнь, пока в моих жилах течет хоть капля крови! Грязный дикарь, как посмел ты смотреть в глаза моему ангелу? И твое сердце осталось глухо к голосу добродетели? Человек, которому позволено было вдыхать воздух, очищенный дыханием Алины, ты не сумел хотя бы на время освободиться от мерзости разврата? Ты видел ее, и твоя душа по-прежнему отравлена преступными намерениями?.. Ты стремишься обладать Алиной, а твои руки запятнаны страшными злодеяниями? Неужели люди могут оставаться бесчувственными к любви и добродетели? Нет, нет, я думаю,