Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

«Но та, что мне подчинилась, разве она из другой страны?»

«Разумеется; впрочем, ты не нанес ей ни малейшего оскорбления: пока ты наслаждался ее телом, она тебя проклинала. Со мной советую вести себя по-другому; не спеши с грубыми удовольствиями, и со временем ты узнаешь сладостные утехи нежной любви; эта радость будет сопровождать тебя в течение всей твоей жизни, и ты с презрением будешь вспоминать о животном удовольствии грубого совокупления».

«И какие такие радости ты обещаешь дать мне взамен только что мною испытанных?»

«Сладчайшие для мужчины, ибо только возвышенная любовь может сделать его счастливым».

«Говори яснее, я ничего не понимаю!»

«Я буду тебя любить».

«Ты меня полюбишь?»

«Более того, я буду тебя уважать».

«Ну и что? Где же обещанное удовольствие?»

«Ты еще не знаком с такими чистыми удовольствиями: твоя душа испытает сладость в тысячу раз более ощутимую, чем те, какими ты наслаждался ранее».

«Ты красивая, — сказал Бен-Маакоро, продолжая внимательно меня разглядывать, — мне кажется, что я начинаю понимать твои слова: мне нравится смотреть на твое лицо, я испытываю при этом почти такое же удовольствие, как и при мыслях о почитаемом мною божестве. Может быть, ты на самом деле и есть это божество, представшее передо мной в облике белой женщины?»

«Нет, я отнюдь не божество, но всего лишь скромное творение природы; слушай же меня внимательно: если ты заслужишь мою любовь, я сделаю тебя счастливей самого твоего божества».

«Значит, ты способна подарить мне удовольствия, ранее в моей стране неизвестные?»

«Да, но для этого потребуется время; когда-нибудь ты встанешь передо мной на колени — и мнимое право силы склонится перед торжеством женской слабости; приказывать буду только я... ты будешь подчиняться, предупреждать любые мои желания, удовлетворять их... ты станешь моим рабом, я буду держать тебя в цепях, и в награду за подчинение ты вкусишь счастье истинной любви».

«Твой голос действует магически на мою волю; слова твои растопили мое сердце; твои глаза обжигают меня, надо было надеть на тебя вуаль, ведь на солнце нельзя смотреть в упор; по сладости твои речи я бы сравнил с бальзамом, успокаивающим раны от ядовитых стрел жагов».

«Ты начинаешь чувствовать мою власть?»

«Это власть луны, что превосходит своим блеском все прочие звезды на небе; я побежден твоей красотой, подобно тому, как могучий кедр ломается под ударом молнии».

«Прекрасно, теперь я с подругой отправлюсь отдыхать; отныне ты оставишь в покое нас обеих».

«А если я тебя послушаюсь?»

«Я позволю тебе за мной ухаживать».

«И когда ты меня отблагодаришь?»

«Как только удостоверюсь в том, что ты меня любишь по-настоящему».

При этих словах Бен-Маакоро отворил двери помещения, где мы находились, и приказал слугам приготовить для меня самую лучшую комнату во дворце. Пока его приказ выполнялся, он спросил меня, не желаю ли я отобедать в его компании. Я согласилась. Отведав фруктов сам, Бен-Маакоро поделился с нами спелыми плодами. После обеда я сказала негру, что ухожу в свою комнату вместе с Климентиной. Бен-Маакоро не имел ничего против моего ухода, но поначалу не соглашался отпустить вместе со мной мою подругу: по-видимому, он рассчитывал на более быструю победу, коль скоро я останусь одна. С огромными усилиями, угрожая тем, что никогда не полюблю такого жестокого тирана, я добилась от него обещания не разлучать меня с Климентиной. Наконец в сопровождении двух служанок, отданных в наше полное распоряжение по приказу Бен-Маакоро, мы прошли в отведенную нам комнату.

Мой дорогой Сенвиль, — обратилась Леонора к своему супругу, — мрачное настроение владыки Бутуа объяснялось моим поведением; вы заметили, что Бен-Маакоро стал вести себя как-то по-другому и подумали, что он на вас прогневался. В результате вы бежали из его страны.

«О какой мужчина, — шепнула мне Климентина, когда мы остались в комнате одни, — какие гигантские размеры!.. Никогда мне еще не приходилось видеть ничего подобного. Ни одна европейская женщина не согласится: стать женой такого субъекта. Да, да, смейся, — продолжала она, видя, что я не могу удержаться от смеха, — хотелось бы мне, чтобы ты оказалась на моем месте, тогда бы ты вряд ли так веселилась».

«Ого! Ты расстроилась из-за такой безделицы?»

«Безделицы?.. Повторяю, мне еще никогда не приходилось видеть ничего похожего; лучше сражаться с разъяренным быком у ворот Алькала в Мадриде, чем попасть в лапы этого людоеда; впрочем, подождем немного, скоро ты сама расскажешь мне о своих впечатлениях».

«Напрасные надежды: по-моему, он в меня влюбился, я добилась над ним такой власти, что теперь и тебе нечего опасаться».

«Дай-то Бог>, — сказала Климентина, после чего мы мирно заснули.

Ранним утром следующего дня Бен-Маакоро нанес нам визит; в игривом настроении он позволил себе некоторые вольности с Климентиной: ухватившись. за ее талию, негр приступил к делу, тогда как Климентина трепетала от страха. Я разразилась отчаянным плачем. Бен-Маакоро, оставив Климентину в покое, приблизился ко мне:

«Что случилось, гордая рабыня? (Так он предпочитал меня называть.) Что такое? Почему ты расстроилась?»

«Ты мне изменяешь; я думала, что ты любишь меня, но вижу, что ошиблась в твоих чувствах».

«Но я обнимал другую женщину, ведь ты отказываешь мне в любви; тебя никто не насилует, чего же ты еще хочешь?»

«Мои желания идут гораздо дальше: я хочу, чтобы ты любил только меня одну, хочу одна владеть твоим сердцем, предпочтение, оказанное сопернице, наносит мне оскорбление, а разве любимая станет терпеть оскорбления?»

«Как? Если я люблю тебя, то должен отказаться от сношений не только с тобой, но и пренебрегать остальными женщинами? Рабыня, ты слишком многого требуешь, слишком многого!»

Я стала опасаться того, как бы этот развращенный дикарь не ускользнул из моих сетей.

«От тебя требуется одно, — сказала ему я, — докажи, что ты действительно меня любишь; я тебя нисколько не неволю, но в твою любовь поверю лишь тогда, когда увижу, что и к другим женщинам ты относишься точно так же, как и ко мне».

«Хорошо, я выполню твое пожелание, я докажу, как сильно мне хочется получить от тебя то, чему ты придаешь столь высокую цену. А ты, — повернулся негр к моей подруге, — ты теперь не получишь удовольствия от общения со мной, раз это неприятно твоей подруге, которую я люблю больше самой жизни; но если она передумает, я снова приду к тебе».

С этими словами Бен-Маакоро покинул