Мудрец сказал… - Лао Шэ

чем не повинного ректора? А потому, что Мудрец был труслив, слаб и невежествен. При одном слове «армия» его трясло от страха, хотя он и кричал: «Долой милитаризм!» Мудрец и сейчас воображал себя врагом милитаризма – несмотря на то что испугался отставного, опустившегося офицера.

Между тем милитаризм не будет низвергнут, если студенты вместе с остальным народом не вооружатся и не начнут действовать. А когда будут уничтожены милитаристы, отведут подальше свои пушки и их защитники – иностранные черти. Если хочешь убить дикого зверя, наточи саблю, иначе уподобишься слабому У Да-лану, хватающему прелюбодеев [37].

Тот, кто не любит «хлопот», недостоин носить звание гражданина республики; кто не имеет настоящей военной подготовки, не выстоит в мире, где сила заменила собой справедливость. Но Мудрец не утруждал себя такими мыслями, поэтому он взял расчет у Яня, написал прощальную открытку Чжоу Шао-ляню и тайком уехал в Пекин, опасаясь преследований офицера.

* * *

Два с лишним месяца в Тяньцзине Мудрец провел как герой из приключенческого фильма: жил в гостинице, кутил в ресторанах, целовался, курил – только не стрелял и не поджигал. Сейчас, сидя в вагоне, он думал, что его столичные друзья куда надежнее тяньцзиньских пройдох, которые ели и пили за его счет, сулили ему блестящее будущее, а сами врали как могли. Ну ничего, теперь он по крайней мере узнал чиновников, значит, не зря потратил деньги! Не напрасно дал он тридцать юаней и несчастной Тань Юй-э – совершил благое дело, а благое дело всегда зачтется.

Пока он находился в Тяньцзине, его чаще всех вспоминали владелец «Небесной террасы» Цуй и слуга Ли Шунь. Слуга за это время недополучил по крайней мере два юаня, а хозяин продал водки чуть ли не на двадцать бутылок меньше. Хотя Мудрец частенько ругал Ли Шуня, тот от природы был добрым малым и помнил только чаевые, а не ругань. Тем более что, обругав слугу, Мудрец обычно чувствовал раскаяние, и чаевые увеличивались.

Хозяин Цуй был старым тертым пекинцем и приобрел свой жизненный опыт на практике, без всякой учебы. У него было туловище кубической формы, голова тыквой и крохотные глазки, жадно глядевшие на деньги. Цуй не расставался с длинной трубкой, а в голове у него постоянно роились мысли, такие же неуловимые, как выходивший изо рта табачный дым. Слуга был полной противоположностью хозяину. Высокий и худой, он мог в один присест съесть пять-шесть мисок подсоленной лапши, но никогда не полнел. Его выцветшие, будто полинявшие глаза казались вечно сонными, однако безошибочно отличали настоящие монеты от фальшивых. Таким образом, он полностью оправдывал поговорку: с виду глупец, а на деле – мудрец.

Ли Шунь чистил медную табличку на воротах пансиона, когда вдруг заметил Чжао Цзы-юэ, подъезжавшего на рикше.

– Господин Чжао вернулся! – завопил Ли Шунь.

Тотчас же на улицу, словно вороны, у которых разорили гнездо, выскочили сам хозяин, повар, счетовод и все жильцы, кто оказался дома. Одни схватили чемодан, другие – шляпу, третьи жали Мудрецу руки, четвертые с нетерпением спрашивали, будет ли он играть в кости. Все эти рукопожатия и вопросы обрушились на Мудреца, как проливной дождь. Ли Шунь не смог пробиться к Мудрецу. Ему пришлось довольствоваться тем, что он выудил из толпы черно-белую собачку, считавшую своим долгом охранять пансион. От полноты чувств он обнял ее и поцеловал.

Отвечая на приветствия, Мудрец искал глазами Оуян Тянь-фэна, но так и не нашел. Не было среди встречавших и У Дуаня с Мо Да-нянем. Не понимая, что бы это могло значить, Мудрец в расстроенных чувствах прошел в свою комнату, которая, к счастью, оставалась незанятой, и велел Ли Шуню принести чаю и воды для умывания.

Когда тот вернулся, Мудрец спросил:

– А где господин Оуян?

– Он болен.

– Как?!

– Да, болен.

– Что же ты мне сразу не сказал?

– Господин, вы ведь только что приехали! Мне и словечка вымолвить не удалось.

– Ладно, не болтай! Он здесь?

Мудрец бросил полотенце и хотел было пойти в комнату напротив, но Ли Шунь сказал:

– Его нет дома, он с господином У пошел гулять. Скоро, наверное, вернутся. – Ли Шунь стал наливать Мудрецу чай, а тот, нахмурившись, приказал:

– Ну-ка, расскажи, что происходило в пансионе после моего отъезда!

Ли Шунь растерялся, будто увидел духа или черта:

– О господин, чего только не было за это время! С тех пор как вы уехали, наш пансион невесть во что превратился. Господин Оуян… Я слышал, как господин У и Мо говорили и господин У говорил, что поступил в банк. То есть это господин Мо поступил в банк, после того как подрался с господином Оуяном!..

– Ты можешь толком рассказать? Сначала об одном, потом о другом! – рассердился Мудрец, но не сдержал улыбки.

– Да, конечно, господин. – Ли Шунь тоже улыбнулся. – Сейчас расскажу все по порядку… Когда вы уехали, господин Оуян решил, что это господин Ли Цзин-чунь вас выжил, и целыми днями ругал его: то костлявой обезьяной, которая захотела полакомиться лебедем, то общипанным павлином, выставляющим к небу свой красный зад, то макакой, то гориллой, то еще какой-то обезьяной – я и не упомнил, как она зовется. В общем, господин Ли не выдержал и уехал. Вы ведь знаете, он был человек простой: взял да и уехал, не сказав ни слова. Но господину Мо это не понравилось. Он вдруг потемнел, как жареный баклажан, и давай кричать на господина Оуяна. Чем дальше, тем громче, а потом – что бы вы думали? – запустил в него чашкой. Да, чашкой! Но, слава богу, не попал. Господин У с хозяином схватили его, успокаивают, а он так и рвется к господину Оуяну. Мы-то считали его тихим, смирным, а он вон какой, оказывается, когда разозлится! Я как раз тогда вернулся с покупками, тоже стал его успокаивать, а он как топнет ногой, и прямо мне по пальцу, которым я с детства мучаюсь. Я взвыл от боли, криком кричу, палец до сих пор опухший… После господин Мо дал мне юань, так что про боль я и забыл. А сам он тоже съехал! – Ли Шунь перевел дух и продолжал: – Господин У сказал мне, что господин Мо служит теперь в банке и целыми днями считает ассигнации, уже до тридцати тысяч досчитал! Видать, здорово ему повезло – недаром у него такое полное симпатичное лицо и большие уши! [38] А когда господин Мо съехал, господин Оуян сразу заболел. Это сказал мне господин У, а он все знает. Господин Оуян