Мудрец сказал… - Лао Шэ

– Врешь! – оборвал его Мудрец, не зная, сердиться ему или смеяться. – Хватит болтать. Сбегай лучше, купи сладостей, так чтоб на троих хватило.

– Ну, а сейчас все было ясно, что я говорил? – с заискивающей улыбкой спросил Ли Шунь.

– Да, вполне ясно.

– А сколько стоит каждое слово, господин?

– Ладно, в конце месяца получишь пять мао на водку. Идет? – бросил Мудрец, чувствуя, что иначе от Ли Шуня не отвязаться.

– Спасибо, господин! – Ли Шунь кинулся выполнять приказание, но вдруг остановился. – Еще забыл сказать вам: господин У купил себе новые туфли!

Окрыленный надеждой подработать, слуга мигом слетал за покупками и положил их на стол:

– Господин Оуян и У вроде бы возвращаются! Я их на улице издали заметил.

– Развяжи коробку и приготовь чай! – крикнул Мудрец, выбегая из комнаты.

* * *

Оуян Тянь-фэн шел пошатываясь и опираясь о плечо У Дуаня. Его болезненный вид глубоко тронул Мудреца; он поспешил пожать ему руку, Оуян улыбнулся в ответ, но тут же сморщился, как будто собираясь заплакать. Удивленный Мудрец пожал руку У Дуаню. Тот топнул сначала одной ногой, потом другой, стряхивая пыль с новых туфель, испытующе взглянул на Мудреца, однако не дождался ни вопроса, ни комплимента, поскольку все внимание Мудреца было сосредоточено на Оуяне. Все трое молча прошли в знаменитую третью комнату.

– Здравствуй, дорогой Чжао! – расслабленным голосом произнес наконец Оуян Тянь-фэн. – Ты уехал, не сказав нам ни слова. Я мог умереть, а ты и не узнал бы, наслаждаясь в своем Тяньцзине!

– Я не в Тяньцзине был, а на родине, по важному делу, – с ходу соврал Мудрец.

– Ну, зачем ты так говоришь? – протянул всевидящий У Дуань. – Ведь на твоем чемодане красуется наклейка: «Тяньцзинь. Японо-китайская гостиница».

– Ладно, не все ли равно, родина или Тяньцзинь! Не будем ворошить прошлое! Скажи лучше, чем ты болен? – обратился Мудрец к Оуяну.

– Тощая обезьяна Ли рассердила меня, а толстяк Мо оскорбил. Все твои лучшие друзья! А я, несчастный, хоть помирай, никому дела нет!

– Ли Цзин-чунь перешел в пединститут, а Мо Да-нянь поступил в банк «Небесное совершенство», – добавил У Дуань. – У них сейчас полно всяких тайн. У тебя после Тяньцзиня, наверное, тоже?

Мудрец стукнул себя кулаком в грудь:

– Не знаю, как остальные, а я вернулся к вам и не раскаиваюсь в этом, даже если вы не верите мне.

– Старина У, – все тем же расслабленным голосом обратился Оуян к У Дуаню, – не спрашивай его ни о чем, все равно он не скажет нам правды. Но, может быть, он действительно ездил на родину, а в Тяньцзине только заночевал…

– Разумеется, только заночевал! – воскликнул обрадованный Мудрец. – Точнее, провел там всего пять или шесть часов. Ну, как твое самочувствие, Оуян?

– Едва я увидел тебя, как у меня сразу отлегло от сердца. И аппетит вдруг появился.

– Вот свежие сладости! Ли Шунь, милый, налей ему чаю. Куда это он запропастился?! Ли Шунь!

– Сейчас несу, господин!

Глава двенадцатая

Хотя погода уже стояла весенняя, Мудрец с присущей ему отвагой продолжал носить свою тяньцзиньскую одежду, которая все еще считалась новой. Он медленно и важно шествовал по улицам, вдыхая теплый воздух, напоенный ароматом первых цветов. В халате из верблюжьей шерсти было тяжело и жарко, но ради эстетического чувства окружающих Мудрец готов был попотеть. Пройдя ворота Земного спокойствия, он вышел на Наньчанскую улицу, где нежные побеги ивы образовали настоящий зеленый коридор. Вдали, из-за высокой красной стены Центрального парка, высовывали свои макушки старые сосны, словно им надоело заточение и они жаждали взглянуть на внешний мир. У подножья стен появились голубые цветы, совсем крохотные, и, хотя их было немного, в них тоже ощущалась прелесть весны. Уличный торговец втыкал в ярко-красную редиску нежно-зеленые листочки шпината и призывно кричал, озаренный весенним солнцем. Глядя на все это, Мудрец вспомнил японский сеттльмент в Тяньцзине и вдруг почувствовал, как ему там недоставало такого тихого уголка.

Он шел и думал: «Надо непременно помирить Мо Да-няня с Оуяном! Стоило мне уехать, как эти глупцы чуть не подрались, но ведь я старший и легко справлюсь с ними. Да чего там, я всегда заправлял всем пансионом: топну ногой, все дрожат!.. Правильно, пойду к Мо Да-няню, попробую его утихомирить. Ну совсем как дети!»

Окончательно уверовав в величие своей миссии, Мудрец отер катившийся с лица пот, важно подозвал рикшу и велел ему ехать в Западный посольский переулок, к банку «Небесное совершенство».

* * *

В банке он передал через швейцара свою визитную карточку, и вскоре к нему вышел Мо Да-нянь, тут же увлекший Мудреца в холл. Вид у Мо Да-няня был, как обычно, глуповатый, только одежда чуть лучше, иначе Мудрец решил бы, что Мо Да-нянь рассыльный, а не служащий, как утверждал Ли Шунь. Это не значило, что Мудрец судил о людях по одежде; просто он считал, что каждому коню свое седло, а человеку – платье. Ему не хотелось, чтобы, служа в таком почтенном месте, его друг походил на беглого каторжника.

– Привет, старина! – Мудрец долго тряс руку Мо Да-няня. – Ты молодчина! Не пройдет и трех лет, как станешь крупным финансистом! Вот будет здорово!

– Не смейся надо мной, старина Чжао. Кстати, ты когда вернулся?

– Совсем недавно. Никак не думал, что в мое отсутствие произойдут такие перемены! – Эти слова Мудрец произнес с особой проникновенностью. – Я ведь пришел специально, чтобы помирить своих глупых друзей. Ну стоит ли ссориться?

– С кем это ты меня собираешься мирить?

– С Оуяном и остальными. Что за ребячество! Только старший брат за порог, а вы уже в драку!

Мудрец засмеялся.

– Ни с кем я не ссорился, кроме Оуян Тянь-фэна. А его я ненавижу всеми фибрами души! – Мо Да-нянь даже побагровел.

– Не говори так, толстячок. – Мудрец протянул ему сигарету и сам закурил. – Будущему банкиру такой тон не к лицу.

– Перестань шутить, – очень серьезно произнес Мо Да-нянь. – О его отношении к Ван ты знаешь, я ведь тебе говорил? Так вот, после твоего отъезда он с утра до вечера ругал Ли Цзин-чуня и выжил его из пансиона. Разве я мог стерпеть такое? Он, видимо, заподозрил Ли Цзин-чуня в том, что это он рассказал тебе про Ван! Я знаю, ты любишь Оуяна, но меня, пожалуйста, не заставляй, хоть мы с тобой и добрые друзья. Конечно, я человек недалекий, не все могу объяснить, но одно скажу совершенно