Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

ремонт — см. Кутежи моего сына». А в докладе за № 72 указано, что «вышепоименованный Никола, не имея ключа от ворот, продолжал и дальше перелезать через ворота».

Под № 73 зафиксировано решение Серафима попросить у соседа, портного Миты, на несколько ночей его суку, самую злую в городе. Кате вменялось в обязанность предупредить Николу, что сука Миты будет во дворе и что ему плохо придется, если он впредь по ночам станет перелезать через ворота.

Акт № 84 свидетельствует о том, что Никола продолжал перелезать через ворота, а сука очень спокойно отнеслась к этому и, «более того, сдружилась с ним и тем самым в некоторой степени стала соучастницей преступления». В связи с этим Серафим принимает решение возвратить портному его суку за ненадобностью.

В бумаге № 102 рассказывается, что кабатчик Янко снова явился к Серафиму и жаловался на Николу, который не только пил в кредит, но и стрелял в кабаке из револьвера, разбил лампу, три стакана, одну тарелку и изрезал на столе скатерть. На полях резолюция: «Отказано по причинам, изложенным в моей резолюции № 43 от 24 ноября. Просителю рекомендовано обратиться с жалобой к надлежащим властям».

Под № 111 говорится: «Сегодня пришла Ката и заявила, что вчера после полудня, пока она мыла окна, мой сын Никола зашел в кухню, вытащил стоявший под кроватью ее сундук, взломал его, изъял лотерейный билет, приобретенный Катой на свои сбережения, и продал его владельцу табачной лавки Авраму за восемь динаров». На полях начертано следующее: «Так как Ката не должна нести убытки из-за испорченности моего сына, выкупить лотерейный билет у владельца табачной лавки Аврама, с тем чтобы она передала его мне на хранение, а не прятала в сундуке, который так легко открыть».

Из записи № 129 явствует, что «вышепоименованный Никола» украл с чердака шубу Серафима, продал ее, а деньги пропил.

Под № 131 зафиксировано сразу несколько преступлений «вышепоименованного Николы», и на полях протокола, последнего по этому делу, написано: «Отступиться навсегда от собственного сына и передать все документы в архив, так как предпринимать что-либо еще по сему делу не имеет смысла».

Вот так выглядит пачка бумаг, самая большая в архиве покойного Серафима Поповича.

Последний номер, который он успел внести перед смертью в журнал входящих документов, — № 196. Видно, что последние десять — пятнадцать номеров заносились в журнал все с большими и большими промежутками. Так, № 191 занесен 4 марта, № 192 — 11 марта, № 193 — 27 марта, № 194 — 3 апреля, № 195 — 16 апреля, а № 196 — 2 мая.

№ 193 гласит: «Утром явилась Ката и сообщила мне, что околела канарейка. Прости, господи, ее душу». На полях документа стоит решение: «Кате приказано не бросать мертвую канарейку на съедение кошкам, а зарыть в саду».

Под № 194 отмечено: «Так как сегодня я чувствую себя очень плохо, а все лекарства, которые до сих пор готовила Ката, не помогают, то по совету самой Каты я решил пригласить врача». На полях — резолюция: «Приобрести лекарство по рецепту врача и точно исполнять все его предписания».

Под № 195 — следующая запись: «Так как сегодня исполнилось ровно семь лет с тех пор, как умерла моя дорогая жена Мария, выдать Кате семь грошей, чтобы она зажгла свечку на ее могиле и пригласила священника отслужить панихиду». На полях написано: «Исполнено. В архив».

А под № 196 можно прочесть следующее: «Сегодня пришла Ката и сообщила, что моя болезнь ей не нравится, что надо позвать консилиум. Я против этого, но доводы Каты до некоторой степени основательны, поэтому принял решение в четыре часа позвать консилиум».

Это последняя запись, сделанная Серафимом Поповичем. № 196 является последним и в журнале входящих документов.

Перевод П. Дмитриева и Г. Сафронова.

Министерский поросенок{90}

Все вы, разумеется, ели на рождество поросенка. А знаете, что ел я? В первый день рождества я ел суп и вареную говядину, и во второй день рождества я ел также суп и вареную говядину, и лишь на третий день на обед у меня были отбивные, чтобы за столом хоть пахло свининой.

Я остался без поросенка. И это, представьте себе, случилось уже после того, как я купил его, после того, как он побывал в моих руках.

Я купил хорошего поросенка и, как всякий добрый хозяин, сделал это в пятницу, когда поросята были еще дешевы. Я принес его домой, и все мы по очереди щупали его и восклицали: «Ого!» Первым пощупал его я сам и воскликнул: «Ого!», — потом жена, теща, свояченица, дети, кухарка. Все подряд щупали его и восклицали: «Ого!»

Мало этого, по совету тещи я позвал попа освятить поросенка перед закланием. И вот, когда все было готово, мы со спокойной душой занялись своими обычными делами.

Жена вымыла детей и навертела им на головы безобразные чалмы; теща, прилепив на шею горчичник, чтобы сбить давление, завернулась в плед и села у печки; свояченица кроила и примеряла бальное платье; жена, естественно, приложила к вискам два ломтика картофеля (от головной боли), повязала голову и натянула на руки белые перчатки, намереваясь почистить их бензином; кухарка надела мои старые сапоги и пошла вытрясать ковры на снегу, а я брился.

И вот в эту идиллию, где каждый был занят своим делом, ворвалась кухарка и, потрясая метлой, завопила:

— Поросенок убежал!

Эта весть произвела впечатление разорвавшейся бомбы.

В один голос мы издали какой-то нечленораздельный звук и ринулись за поросенком. Впереди я, без шапки, с намыленной щекой и с полотенцем на шее; за мной моя жена с картофелем на голове и в белых перчатках, следом завернутая в плед теща с горчичником на шее, за тещей свояченица в бальном платье, за свояченицей вооруженная метлой кухарка в моих сапогах, а за кухаркой два моих несмышленыша с чалмами на головах.

Я лично принял на себя командование этим войском. Противник безостановочно отступал, а мы упорно продвигались вперед, не неся никаких потерь. Только теща по пути потеряла горчичник, а жена — картофель. Моральный дух моего войска был крепок, и оно отважно летело вперед, к победе.

Мы пробежали таким образом две-три белградские улицы, пока противник не скрылся в чьем-то дворе. Не теряя ни минуты, я решительно перестраиваю боевой порядок. Тяжелую артиллерию, то есть тещу, ставлю у ворот, горную артиллерию — жену и свояченицу — расставляю по двору так, чтобы господствовать над всей местностью, кухарку оставляю в тылу — у нужника, стрелков — ребят в чалмах — рассыпаю в цепь, а сам отправляюсь на разведку.

Мы были уверены в своей победе, однако в боевых операциях