Дом в степи - Сакен Жунусов

глазных болезнях. Мне захотелось увидеть глаза с таким же недугом, как у меня.

Я нашел, стал читать и расстроился, потому что под одним из снимков было черным по белому написано, что если запустить эту болезнь, то человек обязательно ослепнет. Так было до революции в наших краях, когда простой народ жил в нищете, а теперь врачи победили эту страшную болезнь. Я постоял, подумал и вдруг сделал для себя неожиданный вывод, который меня приободрил: я просто счастливый человек, потому что не ослеп благодаря своему невежеству! И уже хотел было порадоваться, но вспомнил про операцию и опять скис.

В это время раздался голос уже знакомой мне медсестры. Она поочередно открывала двери в каждую палату и громко, весело выкрикивала:

- А ну, поднимайтесь, на ужин пора! На ужин, мальчики! На ужин! Побыстрей, побыстрей, мои хорошие, мои послушные!

От этих ее слов, от того, каким она говорила тоном, повеяло чем-то домашним. Я вспомнил мою бедную Карлыгайн, бабушку и слезы сами покатились по щекам. Пища в столовой была вкусной, у себя дома, после возвращения с улицы, я расправился бы с ней вмиг. Но здесь, я едва притронулся к еде и отодвинул тарелки и с первым, и со вторым. А тут еще эта раскосая женщина, которая стала расспрашивать у меня про болезнь, а потом рассказывать про операцию, которую ей предстоит перенести. Я не выдержал и ушел из столовой раньше всех.

Глава 9

Всю эту ночь я не сомкнул глаз: я боялся утра, потому что утром будет среда - день операций! «Хотя, бы ее перенесли на следующую среду»,- лежа в постели, мечтал я. Но пришло утро, и после завтрака сестры забегали, засуетились и стали по одному направлять больных в операционную.

- Аканов, пошли!- торопливо позвала сестра слепого парня и взяла его под руку.

По всему было видно, что парень сильно переживал. Он медленно надел наощупь больничные сандалии и, тяжело вздыхая, поплелся за сестрой. Я заметил, как мелко-мелко дрожали у него колени.

«Зачем я только сюда приехал?- начал сокрушаться я и тут же попытался успокоиться:- А может быть, меня не поведут на операцию? Может быть, так вылечат?..» Эти мысли не давали мне покоя. Мне стало горько и одиноко, как еще никогда не было. Я лег на кровать и весь сжался в комочек, словно застывший на морозе воробей. «Вот люди мечтают, чтоб у них то-то и то-то в доме было,- рассуждал я сам с собой.- А мне ничего не надо, вот если б только обошлось без операции»! Это была моя единственная мечта.

Время в больнице до этой среды тянулось так медленно, что, бывало, намаешься от завтрака до ужина, не зная куда себя деть. А сегодня оно бежало, как хороший иноходец, приближая страшные для меня минуты. Казалось, вот только что сестра увела на операцию Аканова, а уже ведет его обратно. Несмотря на свою слепоту, он обычно свободно гулял по палате, по залу и коридорам, выходил на улицу. Сейчас он с помощью сестры еле передвигал ноги и трясся всем телом. Лицо его с красными набухшими веками невозможно было узнать.

Сестра уложила его в постель и остановилась у моей кровати:

- Пошли, Идрисов,- сказала она, будто приглашала меня на обычную процедуру, но я вздрогнул так, будто все мое тело пронзили неожиданно иглой.

Сестра смотрела на меня так строго, что я понял: мне не открутиться на этот раз. Я, все еще на что-то надеясь, поплелся за ней. Но в комнате, перед операционной, где она стала меня переодевать, понял - это все! Операции не миновать. И начал вдруг улыбаться,

подбадривая сам себя: «Что я боюсь? Эту операцию делают и взрослым и детям! Я что, хуже других? А если бы я был на фронте и попал к фашистам в лапы?» И я с геройским видом вошел в операционную.

- Вот это жигит!- заулыбались врачи.- Я, действительно, почувствовал себя смелым, забыв на миг все страхи. Я не вспомнил о них даже тогда, когда уже лежал на столе, когда надо мной зажгли огромную яркую лампу в блестящем колпаке. Но когда на втором столе, где делали операцию женщине, раздался дикий крик, даже вопль, непохожий на человеческий, и врачи, уже склонившиеся было надо мной, бросились усмирять разбушевавшуюся больную, у меня онемели и руки, и ноги, в груди стало пусто, будто там ничего нет и только гуляет холодный ветерок.

Не помню, как я сполз со стола, как очутился за дверью операционной. И только очутившись на улице, остановился, не зная, что теперь делать. Если бы на мне не было этой больничной одежды, я сейчас же поехал бы домой, не задумываясь о том, что будет со мной потом. Или выскочила бы сейчас сестра и стала меня ругать, стыдить, а я воспользовался бы этим и, отказавшись от операции, уехал тут же обратно. Но этого не случилось. За мной никто не шел, словно все обо мне просто забыли. Я еще постоял на крыльце и поплелся в свою палату.

Не успел я еще закрыть за собой дверь, как все мальчишки повскакивали с кроватей и с шумом окружили меня:

- Тебе что, операцию не делали?

- Сбежал, что ли?

- Да ты не хитри!

- Рассказывай. Что случилось?

Никому не сказав ни слова, я ничком повалился на кровать и зажал руками уши. Ко мне больше никто не приставал с расспросами. Ребята просто перестали меня замечать. И только когда все пошли на обед, кто-то позвал из дверей: «Пойдем есть!» Но я и на это ничего не ответил.

«Может быть, так все и кончится?»- размышлял я, оставшись один. Но тут на пороге показался сам Сергей Иванович! Мне стыдно было смотреть ему в лицо, и я низко склонил голову. Решил терпеть, как бы ни ругал он меня.

- Малыш ты мой,- Сергей Иванович погладил своей мягкой большой рукой мою голову и ласково посмотрел в глаза.- Ну, что ж ты так перепугался?- У меня сразу отлегло на душе. Говорил он мягко, спокойно. Но что я мог ответить на его вопрос? Мне было стыдно, я был виноват и снова опустил голову. А он, не обращая внимания на то, что я не отвечаю на его вопросы, продолжал так же ласково спрашивать:

- Твоя фамилия Идрисов, если я не ошибаюсь. Правильно? На этот раз я молча кивнул головой.