Королевские сестры - Виктория Холт

на него, чтобы понять, что в подобном слухе вряд ли могла быть хоть доля правды. Он выглядел старым и сморщенным; его астма заметно усилилась, кашель стал мучительным, а его ближайшие слуги знали, что он часто харкает кровью; он страдал от геморроя, а в последние месяцы начал чувствовать боли в ногах, которые стали пугающе отекать. Он был раздражительнее, чем когда-либо, и щедрее на удары тростью; многие из его окружения с надеждой шептались, что он долго не протянет.

Возродились старые якобитские песни, и Вильгельм часто слышал, как их насвистывают, хотя никто не смел петь слова в его присутствии. Самой популярной в тот момент была песня, пришедшая из Шотландии, откуда и происходило большинство из них, и называлась она «Вилли-виг».

Он нас наших прав лишил,

И законов он нас лишил,

И короля у нас отнял.

Ох, вот что горше всего.

Народная любовь все больше и больше обращалась к Анне, и во многом это было заслугой юного Глостера. Толпы собирались, чтобы посмотреть, как он муштрует своих солдат в парках; они аплодировали и кричали: «Боже, благослови принца!». Они с нетерпением ждали дня, когда он станет их королем; они устали от голландца Вильгельма; он же с удовольствием сказал бы им, что и сам от них устал.

Элизабет Вильерс теперь была графиней Оркнейской и, казалось, была довольна своим замужеством. Он встречался с ней в Лоо, но это уже не были те отношения, которыми он наслаждался столько лет. Он был измучен и очень болен; и все же вера в собственное предназначение по-прежнему гнала его вперед, и он знал, что никогда не откажется от своих трех королевств, пока его не настигнет смерть.

Было предначертано, что они будут его; и они стали его и останутся его, пока смерть не заберет его.

Он нанес визит Анне. Необходимо было показать народу, что они в прекрасных отношениях. Он отдал ей Сент-Джеймс в качестве резиденции, позволил ей проводить лето в Виндзоре. Сам он довольствовался Кенсингтонским дворцом и, более всего, Хэмптон-кортом. Он не мог долго дышать сырым воздухом Уайтхолла.

Он проинспектировал войска Глостера, и никогда еще народ не приветствовал его так преданно, как в обществе его племянника.

Мальчик выглядел здоровым; возможно, он перерастет свою хрупкость, и вода в его голове рассосется; если так, из него выйдет прекрасный король, тот, кому Вильгельм с радостью оставит свое наследие.

Он любезно беседовал с Анной, сдерживая раздражение, которое она всегда в нем вызывала.

— Мой мальчик уже не ребенок, — говорила она. — Ему нужен опекун, и я не знаю никого, кто справился бы с этой должностью так же умело, как милорд Мальборо.

— Мальборо, — задумчиво повторил Вильгельм и подумал о деле Фенвика и о том, что для праздных рук всегда найдется дурное дело. Лучше пусть Мальборо будет занят при дворе, всем довольный, чем прозябает в полуизгнании, плетя заговоры. Мальборо был слишком умен, чтобы терпеть неудачи постоянно.

— Я думаю, это хороший выбор, — сказал он.

Пухлые щеки Анны задрожали от удовольствия.

— Я рада получить милостивое согласие Вашего Величества на это назначение, — ответила она.

Она едва могла дождаться его ухода; ей не терпелось позвать свою дорогую миссис Фримен, чтобы сказать ей, что их желание наконец-то исполнилось.

Чтобы досадить ей, Вильгельм задержался дольше, чем намеревался, и когда он поднялся, то едва мог идти. Нужно было что-то делать с этой новой хворью в ногах.

Рядом был Кеппел. Милый Кеппел! Красивый, румяный, внимательный — скорее всего, из корысти, но в старости и усталости благодарен и за купленное внимание.

О, где те добрые дни, когда он чувствовал себя богом среди смертных, когда преданность Бентинка и обожание Марии поддерживали его в роли, которую он сам для себя избрал.

Верхом на лошади он чувствовал себя удобнее — если не считать проклятого геморроя. Он всегда лучше чувствовал себя в седле; он легонько коснулся боков коня, и они тронулись с места. Конь отзывался на малейшее прикосновение. Все его лошади знали своего хозяина и, поскольку он выказывал им больше привязанности, чем многим людям, они в меру своих сил давали ему то, чего он хотел, — уважение и преданность.

Во дворце он сказал, что немного отдохнет, и велел Кеппелу послать за доктором Рэдклиффом, который считался одним из лучших врачей в стране. Человек прямой, не скрывавший своих якобитских убеждений, он открыто заявлял, что ему нет дела до монархов-вигов. Он был лекарем короля Англии, и если тот король теперь за морем, это не значит, что другие, именующие себя королями, достойны этого звания.

Человек, подумал Вильгельм, который в иные правления оказался бы в Тауэре. И все же он был умнейшим из врачей, а когда болеешь, о политике думаешь не так уж много.

В любом случае, подумал Вильгельм, я окружен якобитами; и таков был дух времени, подогреваемый потоком писанины, часто в виде пасквилей и песен, что их приходилось терпеть.

Пришел Рэдклифф и осмотрел короля.

«Ну и развалина! — подумал он. — Сыплется на глазах. Годами харкает кровью, кашель сотрясает все тело — одно это убило бы большинство людей много лет назад. А его ноги? Лишь еще один признак упадка».

В том, как он ощупывал тело Вильгельма, сквозило презрение. Монарх-виг, узурпировавший трон у законного короля, да к тому же развалина! Но король — с такой верой в собственную судьбу, которая была той внутренней силой, что держала его на плаву.

— Здешний климат вам не подходит, — с ноткой ехидства сказал Рэдклифф. Он имел в виду: «Возвращайтесь в Голландию и оставьте Англию тем, кому она принадлежит».

Вильгельм уловил дерзость. Это слово «климат» часто звучало в его присутствии двусмысленно. Как часто ему говорили, что здешний климат ему не подходит.

— Я вынужден его терпеть, — холодно ответил Вильгельм.

— На свой страх и риск, Ваше Величество, — продолжал доктор.

Этот человек становился наглым; нечего ему думать, что репутация врача дает ему право оскорблять трон.

— А мои ноги? — коротко спросил Вильгельм.

— Я бы и за три ваших королевства не пожелал себе две ноги Вашего Величества, — отрезал доктор.

Вильгельм вскипел; будь под рукой трость, он, возможно, поддался бы искушению хлестнуть ею по этому наглому лицу.

— Можете удалиться, — холодно сказал он.

Рэдклифф поклонился.

— Я имею в виду не только мое присутствие. Вы уволены со службы при дворе.

Рэдклифф снова поклонился,