Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

то и дело проходят мимо. Казак Алексей Бердышов подумал, что каждый из них, верно, в таких чинах, что явись на Шилку – все встречали бы его как самого Кандинского или пристава Размахнина. Начальства тут было больше, чем простого народа на Усть-Стрелке, и, глядя на него, брала оторопь, страшно становилось жить на свете, где кругом столько силы и важности.

Вдруг в губернаторском кабинете послышался какой-то шум. Распахнулись резные двери, зашелестели шелка, из-за портьер пахнуло на казаков знакомым запахом войлочной юрты. К их удивлению, из кабинета повалили буряты. Растерянные и сияющие, они останавливались в дверях, низко и почтительно кланялись куда-то вглубь кабинета.

Нетрудно было догадаться, что буряты, которых сильно притесняли купцы и чиновники, нагрянули к новому губернатору с жалобами и прошениями.

По счастливо-испуганным лицам бурят видно было, что губернатор принял их обходительно и что-то пообещал.

Знакомый вид бурят среди богатой мебели, ковров и картин приободрил забайкальцев, давал им надежду, что, быть может, и над ними не грянет гром, что губернатор не зверь…

Пятясь задом и отвешивая поклоны, явился из кабинета лама. Он был в красной курме[93] и черных очках.

Казаки при виде бурят чуть было оживились, но тут подошел офицер и потребовал их к губернатору.

Появился Корсаков. Он предупредил: о чем бы ни зашла речь, говорить чистую правду.

Сердце у Алешки обмерло. Начальство, как охотники к берлоге, подступило со всех сторон. Лакей открыл двери с позолоченными кольцами в пастях у резных львов.

Оба забайкальца, седой и плотный великан Карп и русый казак Алексей, косая сажень в плечах, с высокой грудью и рыжеволосыми руками, оба в ичигах и кожаных рубахах, вошли за офицером в огромную комнату с высокими окнами в сад. За столом, в беспорядке заваленном бумагами и книгами, сидел губернатор. Рыжеватые волосы его были зачесаны наверх и взбиты, лицо багровое, правая рука на перевязи. По тому, как, сощурившись, посмотрел он на вошедших, Алешке показалось, что губернатор лукав и зол.

«Кому-то попадался», – заметив его руку на перевязи, подумал Алешка со страхом и неприязнью.

Корсаков представил забайкальцев.

– Чем ты занимаешься на заводе? – строго спросил Муравьев у старика Карпа.

– Да какие у нас работы, ваше превосходительство! Мы ведь и живем далеко от завода. Только что прозываемся заводскими, а на заводе, почитай, и не бываем. Заводских работ не много. Когда велят, урок отбудешь, дров нарубишь. А то рыбу ловим. Начальству же идет.

Муравьев уже знал: крестьяне, приписанные к заводам, годами сидят без казенного дела, их жестоко притесняют горные чиновники.

– Бывает, и соболя принесем, – продолжал Карп, – тогда уже не неволят. Живи, как знаешь. Из-за них и стараемся.

– А пашня у тебя есть?

– А как же!

– Бердышов? – неожиданно спросил губернатор у Алексея.

– Однако, Бердышов, ваше превосходительство! – бойко ответил Алешка, стараясь не растеряться.

– «Однако»! – насмешливо повторил Муравьев и, прищурившись, оглядел казака с головы до ног. Как показалось Алексею, он остался недоволен осмотром.

Губернатор встал, и оказалось, что он невысок ростом.

– Ты бывал на Амуре? – спросил генерал.

– Однако, бывал, ваше высокопревосходительство! – Без «однако» Алексей от волнения ничего не мог сказать и чувствовал, что получается нехорошо.

Генерал опять сощурился. Карпу подумалось, что он сейчас подступит к Алешке и за такие разговоры даст ему здоровой рукой.

– Ты только на Амуре бывал? Или и в тайгу ходил и видел, какие там земли?

– Везде бывал, – ответил Бердышов.

– Живут ли китайцы на тех землях?

– Нигде не живут, – сказал Алексей. – Есть у маньчжур жилые места по правому берегу, а по левому – почти что пусто.

– Только торговцы туда и приходят, – молвил седой старик Карп, – зайдут, поторгуют с народами и уберутся.

– А чиновники бывают?

– Нет, чиновников не бывает.

– Почему не бывает? – возразил Алешка. – Заходят и чиновники.

– И наши чиновники туда тоже ходят! – сказал в запальчивости Карп.

– Верно, наше начальство тоже там часто бывает, – добавил Алешка. – Вот был у нас атаман, до Скобельцына. Я не знаю, Скобельцын-то ездит туда или нет, – сказал казак, хитро поглядывая на Карпа, – а тот, бывало, каждую зиму соберет человек пять-шесть – и отправляются в тайгу, на Амур ли, на Урушу или куда еще – собирать налог. Ведь инородцы любят давать налог, албан. Но не даром, а за подарки. По речкам собирают ясак с орочон, с тунгусов.

– Для кого же? – спросил губернатор.

– Как для кого? – ответил Алексей. – На казну орочоны из той земли сами привозят ясак и отдают на границе на постах. У меня друзья есть орочоны, они ко мне приезжают и жалуются, что за ними наши урядники и атаманы до самого Шунгала достигали.

Слушая ответы казаков, губернатор вдруг высвободил из перевязи больную руку, присел за стол и, свободно ухватив ею перо, что-то быстро написал на бумаге.

– Далеко ли заходят? – спросил он.

– Далеко! – ответил Алексей, поглядывая мельком на губернаторскую руку и удивляясь, как быстро она оздоровела. – Пока всех там не оберут, не выйдут, – продолжал он. – Я на Амгуни бывал, так туда из Удского края даже сам исправник ездит. А другим говорит, что земля ничья, по договору не разграничена, и другим ездить не позволяет.

– Как же! Ему выгодно! – подтвердил Карп.

– Туда явилась экспедиция какая-то. Так он страстей насказал: что дороги нет, что и маньчжуры схватят. Немец был над экспедицией начальник. Он все записал и подался в обратную сторону. А исправник тулуп надел, залез на оленя, колокол на шею – и поехал через эти горы за ясаком. А на Бурею опять попы ходят. Тоже ясак берут за церковь. Вот те далеко заходят. Я встретил их в низовье Буреи. Там и место хорошее! Лесам нет конца! И луга есть, и степи такие, что глазом не окинешь. Вольно! Начальства никакого нету. Тайга густая, как стена. Зверя только ловить успевай.

– А разве лучше там, где нет начальства? – строго спросил Муравьев. – Разве вас в Забайкалье теснит начальство? Ведь на Усть-Стрелке, пожалуй, никакого начальства нет.

– Как нет? Всему Забайкалью Кандинские вздохнуть не дают. Орочона если спугнешь, он уйдет на новые места, его не сыщешь. А мы на одном месте живем, у нас хозяйство, служба. Куда денешься?

– Кандинские?! – вскричал Муравьев. – Да какие они начальники? Они торгаши!

Муравьев еще в Петербурге слышал о забайкальских богачах Кандинских.

– Мы у них товар берем – им подчиняемся, – сказал Алешка.

Муравьев опять сел за стол и стал писать.

– Ну а столкновений у вас не бывало с маньчжурцами?

– Был случай, – сказал Карп. – Моего товарища, Маркешку, схватили. Он в Китай уехал верхом на полковнике маньчжурском. Тот толстый был, сидел в нарте, а Маркешка маленький. Стали барахтаться, царапаться, кусаться, а собаки испугались и утащили их. Потом, однако, через полгода Маркешка в Кяхте объявился. Его чуть не через весь Китай в клетке везли.

– Почему же вы туда ходите? Ведь туда проникать запрещено.

– Почему же не ходить? – ответил Карп. – Там была наша земля.

– Что значит – была ваша земля?

– А мы знаем места, где чья была заимка. Маркешка показывал свою пашню, так на ней березы выросли в два обхвата толщиной. Говорит, старикова пашня там была, и он эти места знает.

– Где же эта пашня?

– Где Албазин стоял, так немного пониже.

– Ты знаешь место, где стоял Албазин? – удивился Муравьев.

– Могу показать, – ответил Карп.

Губернатор велел Карпу повторить рассказ о столкновении под Айгуном, о котором знал по протоколу.

– Так ты отказался поклониться маньчжурскому генералу? – спросил он.

– Так точно! – вытягиваясь, отчеканил старик.

Рассказ этот губернатору нравился. Ему по душе были все признаки уважения и почтения к русскому начальству и тем приятней было пренебрежение к начальству нерусскому.

Губернатор спросил, какие города на правом берегу Амура.

– На Амуре какие города! – воскликнул Алексей. – Айгун да караул на Улус-Модоне! Три юрты да будка.

– Айгун большой ли город?

– С Иркутском несравнимо! Стены из глины, стоят пушки в деревянных ящиках… А там дальше, за Айгуном, пошла тайга.

– Бывал ли ты на устье Амура?

– Никак нет! В Тугуре был и прошел горами на Амгунь. Морем сил не было идти – ветер живьем сжигал.

– А ты пошел бы?

– Можно было бы, – безразлично отвечал Бердышов.

Муравьев заходил по кабинету. Он был с брюшком, рыж. «Проворный, как хорек», – подумал Алексей.

Губернатора брала досада. Он стал