Адмиралы Грейги: оклеветанные и забытые - Наталья Колева

На стр. 103 своей книги, мадам Бесараб написала высказывание самого Даля: «Уважающий себя человек не способен на низменный поступок, не изменит своим принципам». Выходит, не уважал себя Даль! Нестыковок в книге Майи Яковлевны Бессараб, множество. Почему было просто не почитать воспоминания об отце Екатерины Владимировны Даль! Они были напечатаны в «Русском вестнике» аж в 1879 году. Что читаем у Бессараб: «20 января 1826 года Даль поступил в Дерптский университет. Его мать тоже рассчитывала уехать, чтобы дать образование младшему сыну Павлу. Надо было распродать имущество. Разочарование полное! В Николаеве начались волнения, вызванные слухами о предстоящем выселении евреев. Цены упали. Беспорядки достигли таких размеров, что правительство дало указание «производить это дело без потрясений». Однако все, что, было связано с именем адмирала Грейга, так или иначе приводило к «потрясениям». Чем Грейг не угодил госпоже Бессараб – неизвестно, тогда модно было поливать грязью людей с иностранной фамилией, иначе к чему эта подтасовка. Видимо не захотела знать, что указ был подписан в 1829 году, что два года Грейг затягивал его исполнение, что бы как раз и не было «потрясений» для людей, просил отсрочки. Дело о выселении евреев из Николаева и Севастополя» проводил не Грейг, а назначенный в 1832 году начальником штаба Черноморского флота – Лазарев, который в это время замещал Грейга и уже выполнял обязанности Командующего. И выполнял «энергично» и как раз с «потрясениями». В истории 1960–80-х годов имя Грейга вообще практически не упоминалось, а заслуги его вклада в развитие Севастополя принижались. Один из таких «великих» в своей монографии написал: «После Ушакова, до адмирала Лазарева во главе Черноморского флота не было выдающихся талантливых людей. Хуже того, руководство флотом неоднократно поручалось иноземцам, нередко бездарным или проходимцам…»[246].Прав был Вяземский: «Беда иной литературы заключается в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие люди не мыслят»[247].

Вот так, двумя предложениями, зачеркнули всю жизнь человека, столько сделавшего для Севастополя и Черноморского флота. И зачеркивали. Это была обычная практика. В. Ф. Головачев в «Истории Севастополя как русского порта» писал: «Сказка и фантазия в наш век уже не принимаются более на веру; тогда как огромное число наших исторических монографий, относящихся к описанию Крыма и Севастополя, можно сказать, переполнены литературными украшениями в этом духе, до того, что сбивали даже довольно серьезных наших военных писателей, не имевших, по – видимому, досуга проверить достодолжной критикой все изустные рассказы, дошедшие до них путём печати». Ещё один пример.

Александр Сергеевич Меншиков не был ангелом, это всем известно. Но то, что редактор «Мурзилки» А. В. Митяев, в своей «Книге будущих адмиралов» пишет детям о нем, не лезет ни в какие ворота. «Меншиков был по – своему умен, однако ум его обслуживал потребности характера. Унизить человека, оскорбить, было для него сверхприятным делом! При этом забывалось всё, в том числе и собственная ответственность за порученное. То, как, Меншиков пытался унизить(?) Нахимова, может служить классическим примером мести бездарного начальника своему подчиненному за то, что тот талантлив. В разгар боев за Севастополь Меншиков написал ходатайство царю о награждении Нахимова орденом Белого Орла. Орден не имел ценности. У него не было даже статута, т. е. неизвестно, за что он давался»[248]. Очень даже известно: если орден был пожалован за военные заслуги, то знак его с мечами, при мундире и вице-мундире, носился на шее. Надевался ниже креста ор. Св. Александра Невского и выше креста ор. Св. Владимира 1 степени с мечами. По поводу награды морской офицер П. В. Воеводский писал М. Ф. Рейнеке: «Награда Белого Орла, мало сказать, удивила, но оскорбила всех видевших действия Павла Степановича, зато (поэтому-автор) ни один человек не позволил себе поздравить его…». Господин Митяев не просто покривил душой, он обманул детей. Нет, в первой части всё правда, но к чему в таких выражениях писать это детям. А вот что касается ордена, то: «Орден Белого Орла причислен к российским орденам в 1831 году, как Императорский и Царский орден. Согласно Статуту, он стоял на ступень ниже Ордена Святого Александра Невского. Единственное – к нему не полагалась пенсия. К знакам сего Ордена, когда он жалуется за военные против неприятеля подвиги, присоединяются по два накрест лежащих меча, а на звезде так, чтобы средний щит показывал прекрещение мечей». О письме. Возможно оно и было, но скорее всего, люди, писавшие его, считали, что Нахимов достоин большего. Но это так, лирическое отступление.

Вернемся к Далю.

Читаем у дочери: «К моменту, когда Даль в 1826 году приехал в Дерпт, там уже жила его мать с младшим сыном Павлом». Так что, собиралась распродавать мать, если уже жила в Дерпте? Если только после того, как Павла исключили из университета. Екатерина Владимировна пишет, что «Павел написал отцу пререзкое письмо на могера, но отец отвечал ему, что в его глазах могер всегда и во всем будет безусловно прав»[249]. Вполне возможно, странное слово могер, написано вместо Мойер и речь идет об Иване Филипповиче Мойере, дерптском профессоре, хирурге, любимом учителе В. Даля. Если Павел учился на медицинском факультете и поссорился с ним, то понятна резкость брата. Павел ли так написал или дочь-неизвестно. Если Павел, то возможно он не хотел озвучивать фамилию, знал, что брат поймет. «О причинах отъезда бабушки из Дерпта…Павел исключен». В письме сестре от 20 августа 1835 года Даль беспокоится о матери, она уже не в Дерпте, а на пути к дочери Александре в Астрахань, где служил зять П. О. Кистер. Значит уехала она из Дерпта в 1835 году, когда выяснилось, что Павел болен чахоткой в «сильной степени», а брат посоветовал ему провести этот год на юге. И уехала совсем не в Николаев что-то там распродавать. Через полтора месяца написано следующее письмо сестре. Из него видно, что Даль ждет мать к себе в Оренбург к концу 1835 года[250]. По предположению Майи Яковлевны, возила Павла на лечение мать, тогда мол понятно, почему Владимир Иванович «было на первых курсах так плохо устроен в Дерпте». «Сведений о Павле нет, известно, что умер он от чахотки и похоронен в Риме, куда ездил лечиться» (стр.47). А что же писала об этом племянница: «И вот отправился бедный Павел на юг, в Италию; денег у него тогда от бабушки не было, и он отправился ПЕШКОМ. Прощаясь с ней, Павел горько заплакал и сказал ей, что ему особенно больно, что она, мать его, уже не в