Расколотая корона - Виктория Холт

Вошел Генрих; он снял шлем, и его прекрасные светлые волосы упали на лицо; он преклонил колени перед отцом.

— Ну, сын мой, — сказал король.

— О, отец, когда я увидел, что случилось…

— Ты видел стрелу, не так ли? Ты видел, как она пронзила мой плащ?

— Я рад, что это был всего лишь ваш плащ.

— Святой Томас оберегал нас… тебя и меня. Он спас меня от смерти, а тебя — от того, чтобы стать убийцей своего отца.

— О, Боже, помоги мне, — прошептал Генрих.

Он поднял лицо к отцу, и в глазах его стояли слезы. Король встал и поднял сына на ноги. Он обнял его.

— Сын мой, сын мой, — сказал он, — давай положим конец этой вражде.

— О, отец, значит, вы меня прощаете?

— Я знаю, что не ты пустил стрелу.

— Нет, но это были те, кто думал, что служит мне.

— Мы должны положить конец этой вражде, Генрих. Она погубит нас всех.

— Я знаю это, отец. И в этот день… когда я подумал, что вы могли умереть…

— Мы забудем это. Ты мой сын, и я должен тебя любить. Ты прекрасно знаешь, как я всегда сокрушался об этом разладе между нами.

— Если бы вы только дали мне хоть какую-то власть…

— Я дам… со временем. Я старею, и поскольку я прожил много лет, я могу управлять своими землями. Так многому нужно научиться, и когда ты научишься, все, что принадлежит мне, перейдет к тебе.

— О, отец, благословите меня.

Он преклонил колени, и король возложил руки ему на голову.

Потом они еще немного поговорили.

— Похоже, — сказал Генрих Молодой, — что вы встали на сторону Ричарда против меня и Джеффри.

— Это вы с Джеффри затеяли это злосчастное дело. Ричард — герцог Аквитанский по воле своей матери.

— Но вы приказали ему принести мне оммаж.

— Я не хочу войны между вами. Я хочу, чтобы вы держались вместе. Это крайне необходимо.

— Отец, у меня есть влияние в Аквитании. Народ хочет меня в герцоги, а не Ричарда. Вы знаете, какой он суровый. Он называет это справедливостью. Он подверг ужасным наказаниям тех, кто выступал против него, кого он называет предателями. Они не примут Ричарда. Но я мог бы убедить их принять вас.

— Ты бы это сделал?

— Сделал бы, отец, ибо теперь я вижу, что это лучший путь. Ричарда они не примут. Но если вы предложите им свое посредничество и позволите им решить, кого они примут в герцоги, может наступить мир. Позвольте мне вернуться к ним как вашему посланнику.

— Ступай же, — сказал король.

Генрих Молодой ушел, а король продолжал с величайшей печалью смотреть на стрелу, пронзившую его плащ.

***

Джеффри ждал брата в городе Лимож.

— Я говорил со стариком, — сказал Генрих. — Он простил меня. В глазах его стояли слезы. Как может великий король быть таким старым дураком?

— Что теперь? — спросил Джеффри.

— Народ с нами. Мы победим. Мой отец увидит, что он здесь ничего не может поделать. Ему придется забрать Ричарда с собой. Когда-то нашего брата Иоанна звали Безземельным. Возможно, теперь то же самое скажут и о Ричарде, некогда герцоге Аквитанском. А теперь мы займемся укреплением этого города. Тогда король поймет, что он не достанется ему так просто.

Король первым понял, что снова позволил сыну себя обмануть. Каков был мотив Генриха, когда он пришел мириться? Выиграть время для укрепления Лиможа?

— Я выкормил змеиное гнездо, — сказал король. — Но, по крайней мере, я их отец.

Он решил, что делать: он смело въедет в Лимож и потребует разговора с сыновьями.

На этот раз он прибыл с еще меньшим отрядом; с ним были лишь его знаменосец и двое других рыцарей.

Когда он подъехал близко к городским стенам, раздался крик, и он увидел своих сыновей Генриха и Джеффри, наблюдавших с бойниц.

Затем, как и прежде, хлынул ливень стрел; на этот раз его конь рухнул на землю, увлекая его за собой.

«Ну вот, теперь им это удалось!» — подумал Генрих.

Он с удивлением обнаружил, что, хотя его конь был убит, сам он невредим. Рыцари соскочили с коней.

— Я невредим, — сказал он. И подумал: «И никогда еще не был так горько ранен. Они жаждут моей смерти. Помоги мне, Боже, и помоги им».

Кто-то скакал к нему. Это был его сын Генрих.

Он горько рассмеялся.

— Что, — сказал он ему, — снова неудача?

— Что вы имеете в виду, отец?

— Ты убил моего коня. Если бы он не вздыбился именно в тот миг, стрела вошла бы туда, куда и предназначалась, — мне в грудь.

— О, мой отец! — Снова слезы в прекрасных глазах! Как ни странно, короля они тронули. Он не верил им, но все же был рад их видеть.

Этот сын был врагом. Когда дело касалось его детей, он, может, и был сентиментальным стариком, но он не был настолько глуп, чтобы отказываться признавать правду, когда она так долго смотрела ему в лицо.

Этот его сын, которого он любил — больше, чем всех остальных, — был ему предателем. Он хотел его смерти. Дважды за несколько дней он был поблизости, когда на его жизнь совершали покушение.

«Больше никакого сентиментального отца! — предостерег он себя. — Больше не заставляй себя верить в то, чего хочешь. Больше не отворачивайся от правды, потому что она уродлива.

У тебя четверо сыновей, рожденных в браке. Двое из них действуют против тебя; они твои враги; они смотрели, как их люди пытаются тебя убить. Другого, Ричарда, ты не можешь любить. Он слишком холоден, отчужден, его воспитали ненавидеть тебя, и он никогда не станет другим; ты никогда не сможешь к нему привязаться; он сын своей матери, он ненавидит тебя за то, что ты заточил ее, а ты ненавидишь его, потому что он никогда не любил тебя и — раз уж мы смотрим правде в глаза — потому что ты поступил с ним дурно, соблазнив его невесту и помешав его браку. Остается Иоанн.

Мой сын Иоанн, мой возлюбленный сын Иоанн. Все мои надежды на тебя. Ты никогда не был в той детской, отравленной ненавистью матери к отцу своих