Расколотая корона - Виктория Холт

Это показалось чудом, когда до них дошла весть, что его сестра Матильда, жена герцога Саксонского, едет в Нормандию.

Она была в большом горе, потому что ее муж был вовлечен в спор с императором Фридрихом Барбароссой, который конфисковал его земли и отправил в изгнание. Ей и ее семье некуда было идти, и она умоляла отца немедленно прийти ей на помощь.

Король, отчаянно искавший привязанности со стороны членов своей семьи, был рад, что к нему обратились за помощью.

Он послал за сыновьями.

— Восстание в Аквитании подавлено, — сказал он. — Теперь проблем должно быть немного. Я оставлю вас здесь и отправлюсь в Нормандию, чтобы посмотреть, что можно сделать для Матильды и ее семьи.

Генрих Молодой поздравил себя с тем, что ему удалось выпутаться из весьма щекотливого положения. Король отбыл в Нормандию, и теперь Генрих Молодой был волен вести тайные переговоры с рыцарями Аквитании, чьи страсти и недовольство разжигали песни Бертрана де Борна.

***

Король был недолго счастлив воссоединению с дочерью. Она нуждалась в нем, а он жаждал быть нужным. У нее и герцога Саксонии было трое детей — Генрих, Оттон и Матильда. Глядя на них, король растрогался. Он играл с внуками, а они ползали по нему, дергали его за волосы и звали дедом. Он вспомнил, как мать рассказывала ему, что его дед, король Генрих I, любил его и его братьев — но его в особенности; и как люди трепетали в присутствии его деда, в то время как он, младенец-внук, безбоязненно таскал великого человека за нос.

«Хотел бы я, — думал он, — чтобы сыновья меня любили».

Играя с детьми, он вспоминал дни, когда его сыновья и дочери были еще в детской. Каким же прекрасным ребенком был Генрих Молодой! Да он и сейчас очень красив. Несмотря на все, что случилось, Генрих оставался его любимым сыном. Как он мог не гордиться таким видным юношей? Когда они были вместе, Генрих мог так его обворожить, что он забывал о голосе разума и, вопреки здравому смыслу, верил в сыновнюю привязанность. Джеффри был таким же, хоть и чуть менее обаятельным, но все равно мальчиком, которым можно было гордиться. Ричард? Что ж, между ними всегда была вражда, но и Ричард был сыном, которым любой отец мог бы гордиться. И был еще Иоанн — уже не такой юный, почти пятнадцати лет.

С годами он становился сентиментальным. Он хотел верить в них, и, поскольку он привык получать все, чего хотел, он держался за эту веру. Но его проницательность часто брала верх над страстным желанием быть любимым. Тогда он спрашивал себя, кто из них предаст его следующим, и не окажется ли Иоанн, когда повзрослеет, таким же вероломным по отношению к отцу, как и его братья.

Ему была необходима эта короткая передышка с внуками. Они были слишком малы, чтобы быть с ним нечестными.

***

Когда отец уехал, честолюбие Генриха Молодого возросло.

Он больше не был мальчиком. Минуло двадцать восемь лет с тех пор, как он увидел свет. «О Боже, — вскричал он, — неужели со мной будут обращаться как с дитятей до самой смерти?»

Бертран де Борн пел песни, описывая красоту и доблесть Генриха. Он писал о ярме, под которым страдал народ Аквитании. Его возложил Ричард, безжалостный и жестокий, этот суровый сын сурового отца, этот викинг с его светлыми волосами и стальными голубыми глазами. Но был и тот, кого любил весь мир, — прекрасный, благородный человек, ненавидевший войны и любивший песни и поэзию. Ричард тоже их любил, но этот пел бы о любви, а не о войне. Генрих любил удовольствия. Он был щедр душой; он блистал на турнирах — Ричард тоже, но Ричард предпочел бы настоящую войну. Он не видел славы в потешном бою. Генрих ждал, чтобы занять место Ричарда. Пусть же они примут его с распростертыми объятиями.

«Вот они, ждут, чтобы принять меня, — думал Генрих Молодой, — а отец обращается со мной как с ребенком!»

Он гадал, дошли ли до ушей отца вести о том, что происходит в Аквитании. Конечно, предстояло кое-что объяснить: как он принял восторги народа, а затем присоединился к Ричарду и отцу, делая вид, будто он в их лагере.

Прежде чем отец мог услышать о его поведении, он занял наступательную позицию и написал королю властное письмо, требуя передать ему контроль над Нормандией.

Ответ короля пришел незамедлительно. Он будет держать свои владения, пока жив, — гласил ответ. Доброму и послушному сыну достаточно чтить отца и быть готовым служить под его началом. Неужели он должен напоминать Генриху, что тот однажды принес клятву, в которой поклялся следовать именно этому пути?

Получив ответ отца, Генрих Молодой топал ногами и изрыгал проклятия.

— Это бесполезно, Генрих, — успокаивала его Маргарита. — Твой отец никогда ничего не уступит, пока жив.

— Тогда я силой это возьму! — вскричал Генрих.

Она примирительно ему улыбнулась. Он знал не хуже ее, что никогда не сможет взять ничего, что отец не пожелал бы ему отдать.

— Мне ничего не остается, как взять Аквитанию, — заявил Генрих. — Если она будет моей и народ меня провозгласит, отцу придется позволить мне ее удержать.

Маргарита сомневалась, но знала, что пытаться перечить мужу бесполезно.

В этот момент представилась возможность, и на нее обратил его внимание Бертран де Борн, написавший песню, которую трубадуры пели по всей Аквитании.

Близ Мирбо, у границ Пуатье, но фактически в Анжу, был построен замок. Анжу, разумеется, было той территорией, которой правил бы Генрих Молодой, если бы ему позволили. Ричард построил этот замок и при этом вторгся за пределы Аквитании в Анжу.

Неужели молодой король оставит эту дерзость безнаказанной? Он, должно быть, крайне недоволен, что тиран Ричард посягнул на его землю.

Когда Генрих Молодой услышал эту новость и песню, которую пели в каждом зале, где собирались рыцари, он разгневался. Он должен был что-то предпринять, иначе над ним будут смеяться. Бертран де Борн не станет и дальше любить человека и писать о нем чарующие стихи, если тот окажется слишком кротким, чтобы противостоять своему наглому брату.

Он отправил отцу послание с требованием, чтобы Ричард отдал ему замок, поскольку тот находился на его