На червленом поле - Мария Воробьи

Глаза режет, и черные круги идут перед ними. Они застят от меня тот день. Что-то в нем случится, а я не могу знать, что именно. Но знаю, что в этот день и Лукреции, и Сезару грозит большая опасность. Я должен помочь им. Прости, мне нужно идти. Мне пришла в голову мысль, как им можно помочь.

– А тебе помогу я, – сказала ему вслед верная его невеста, юная Мария Энрикес де Луна.

Но она не могла ему помочь, хотя хотела и пыталась. Чем дальше шло время, тем сильнее косили глаза Педро Луиджи, тем чаще он говорил о трех своих младших братьях и сестре, тем меньше он рассказывал Марии Энрикес сказок про былое и грядущее.

Все чаще она заставала его взволнованным.

– Да, Сезару определенно понадобится помощь тогда. Он выберется из палатки, и наденет клобук[7] монаха, и смиренно пройдет весь лагерь, и никто его не остановит, и доберется до своего друга, нотариуса в соседнем городе. Но откуда он возьмет лошадь? Я не видел его подходящим к калитке, а между тем до города ему придется скакать, скакать всю ночь. Если он пойдет пешком, французы его поймают.

Мария Энрикес хотела это скрыть – и скрывала, что могла, но это видела не только она. Новость о черном безумии, что обуяло и прежде странного первенца кардинала Родриго де Борха, стала известна слугам, и родичам, и соседям, и дошла до короля, и дошла до самого кардинала.

А Педро Луиджи все продолжал говорить:

– С перевала Сьерра-де-Кревильенте скоро придет человек. У него будет желтый наряд, и он будет моего роста, только лицо у него будет плоское и глаза узкие, но это ничего, можно поправить: можно будет сунуть лицо в пчелиный рой и разозлить их. Так вот, он минует перевал, но упадет от истощения и жажды и погибнет, не дойдя всего ничего до акведука Эль Понтес. Там его тело изорвут и растащат бродячие псы.

Король своим велением запретил Марии Энрикес приближаться к жениху, а после и вовсе отослал ее к ее властной бабке, живущей в Толедо. От Гандии до Толедо путь был неблизок, и Мария Энрикес плакала, сидя в повозке, украшенной гербом ее дома. Повозка уносила ее от мягкого моря в центральную часть Испании. Она надеялась писать, она верила, что ее жених поправится и будет ей отвечать, – а еще она боялась своей властной бабушки, которую до того видела один раз в жизни. Бабушка родила не только отца Марии, но и ее тетку, Хуану Энрикес, что была некогда королевой, матерью нынешнего короля. Воля и энергия бабушки сделали дочь королевой, и Мария Энрикес боялась, что бабушкой ей будет определена какая-то другая судьба, чем стать женой безумца. Беда была в том, что она не хотела никакой другой судьбы.

Кардинал Родриго сам отправился в Гандию, чтобы понять, что случилось с его сыном – отважным воином и ученым, сведущим человеком. Он опасался покидать свою епархию, потому что в двенадцати котлах его коварства варились двенадцать опасных заговоров, и каждый из них требовал внимания. Но Родриго всегда очень хорошо чувствовал свою кровь.

Он опоздал. За неделю до прибытия Родриго Педро Луиджи пропал. Он взял своего коня, надел кожаный дублет и кольцо с большим рубином на палец и отправился на юго-запад, к горам. Возле гор он оставил своего коня у каких-то крестьян (те клялись, что это был подарок) и потом ушел в горы почти без провизии и воды.

Родня его всполошилась и отправила людей на розыски.

Осмотрели крестьянский дом и колодец, допросили хозяев, подозревая худшее, но те ничего не знали. Вскоре был найден еще человек, который видел Педро Луиджи, отправляющегося в горы: то был паломник, возвращающийся домой, пройдя весь Святой путь Сантьяго. Ракушки на его плаще так и белели, но хотя путь его и был завершен, им был дан обет молчания – до тех пор, пока он не вернется домой. Разрешить его от этого обета взялся епископ города Мурсии, и паломник подчинился велению князя Церкви. Но глубоко в душе он сожалел о несдержанном обете и сетовал о дне, когда увидел Педро Луиджи, уходящего в горы.

Паломник указал путь ищущим, и через три дня было найдено тело бедного Педро Луиджи. Оно было разорвано собаками и сильно искалечено, и лицо его казалось каким-то раздувшимся, но дублет был его, и перстень с большим рубином был его.

– И кровь, – сказал отец, Родриго де Борха, – и кровь была его.

Он, еще нестарый, сорокалетний, казался теперь смертельно усталым, а в глазах его притаилась горечь, которая не истает до его смертного часа. Такая отметина поселяется в людях, когда они испытывают горе, о котором и не знали, что такое возможно.

Педро Луиджи, герцога Гандии, отважного воина, похоронили в соборе, торжественно и пышно.

Герцогство унаследовал его младший брат, еще отрок, Хуан де Борха. Ему было лет тринадцать – а может, десять, толком было непонятно: такая путаница была с возрастами Хуана и Сезара. Он был веселый, и губы у него были пухлые, словно предназначенные для сладкого вина и горьких поцелуев, для произнесения невозможных пошлостей и скабрезных песенок. В том, чтобы быть герцогом, он видел только перспективу носить красивые наряды и праздновать на виллах, потолки которых, на римский манер, были бы расписаны прекрасными нимфами, будящими неопределенные желания.

Не только герцогство унаследовал Хуан за братом: еще и невесту.

И через несколько лет Мария Энрикес де Луна вышла замуж за Хуана де Борха. И много плакала до свадьбы – больше, чем невесты обычно плачут. Но в день церемонии была тверда и спокойна.

Глава 5. Забава третьего дня, в которой говорится о старшей дочери Александра, умершей из-за любви

Джиролама была старшей и самой прекрасной из дочерей Родриго.

Может быть, ее звали иначе? Может быть, она была Паризина – да и не де Борха вовсе? Может быть – да кто, в конце концов, помнит имена средневековых женщин! Пусть будет Джиролама.

Говорили, что она прекрасна, как солнечный зимний полдень.

Эта ее красота позволила ей выйти замуж за дважды вдовца Никколо из рода д’Арно, маркиза провинции Салуццо. Так бы он вряд ли взял ее за себя, внебрачную дочь церковника, но наследники у него были: шесть прекрасных и здоровых сыновей, старшему из которых, Уго, уже исполнилось девятнадцать лет.

Джироламе же было только двадцать, когда молодой хозяйкой она прибыла в дом