Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани

ни даже кухонного ножа, чтобы защититься. Спасая себя, Муссолини лишил их всего, но эти жертвы оказались напрасны – он потерпел полный провал. Бедный Виареджо! Война украла его красоту ради врага, который ее не ценил. Сколько же потеряно времени!

Виареджо был родным домом, но в нем царили боль, голод и отчаяние.

Матильда подбежала к матери.

– Смотри. – Она приподнялась на цыпочки и протянула ей морскую раковину. – Scungilil![158] – гордо сообщила девочка. Белая раковина, похожая на опал, была испещрена бледно-голубыми прожилками. – Bella!

– Bella, bella, – согласилась мать. – Давай-ка пойдем по дорожке. – Доменика взяла дочку за руку. – Когда-нибудь ты увидишь этот пляж таким, каким я его помню. В детстве я играла здесь на белом песке. Он был гладкий, как шелковое покрывало. И повсюду зонтики в красно-белую полоску, словно целое поле мятных леденцов. Во время отлива я стояла в воде, покрытой мелкой рябью, и крошечные розовые рыбки щекотали мне ноги.

– Я не видела ни одной розовой рыбки, – призналась Матильда и побежала к лестнице, ведущей на променад.

К счастью, маленькая девочка была еще в том возрасте, когда во всем видишь волшебство. Брошенная на пляже ржавая техника в воображении Матильды превратилась в целое королевство, хотя для ее матери лишь дополняла общую печальную картину. Поднимаясь по шатким ступенькам, девочка вдруг присела на корточки и подобрала небольшой кусок толстого стекла, зажатый между двумя пластинками.

– Мама! Часы! – закричала Матильда.

Доменика нагнала дочь и протянула руку:

– Ну-ка, что ты там нашла?

Матильда отдала ей стеклянный обломок.

– Нельзя ничего поднимать с земли, кроме ракушек. Ты должна быть осторожной.

– Это лежало на ступеньке! – с вызовом ответила девочка.

– В следующий раз просто обходи.

– Хорошо, мама.

Доменика повертела стекло в руке. Похоже, когда-то это был хронометр с приборной панели упавшего самолета. Или все же какие-то часы? Она не могла определить. Можно различить цифры, из толстого стекла торчал маленький металлический стержень. Доменика вынула из рукава носовой платок и завернула в него находку. Она решила спросить у отца, что это за странные часы, которые больше не показывали время.

* * *

В рассказах Матильды было слишком много смертей, но с этим уже ничего не поделать. А вот сама Матильда не выходила у Анины из головы и даже снилась ей всю ночь. Хотя, в отличие от бабушки, во сне она видела не прошлое, а будущее. Новые лица появлялись и исчезали, а она все летела над крышами домов, над морем. Что-то искала, но просыпалась, так и не найдя. Ей отчаянно хотелось заглянуть в грядущее и перенести своих детей в сегодняшний день, чтобы познакомить с бабушкой. Ведь что может быть лучше, чем услышать семейные истории от того, кто сам был историей. Матильда прожила насыщенную жизнь, детали которой нельзя потерять или забыть. Ее главное сокровище – не шкатулка с драгоценностями, а сама ее жизнь со всем, что ей довелось узнать и пережить. Наконец-то Анина это поняла и не намерена больше пренебрегать мудростью старших. Впредь она будет внимательнее. Жизненные уроки гораздо важнее того, сколько соли бабушка кладет в томатный соус. Анина чувствовала, что история семьи вот-вот выскользнет у нее из рук, словно атласная лента. Она должна найти способ ее удержать. Утром Анина в спешке оделась, чтобы ехать в больницу.

Она не стала краситься и возиться с прической. Нельзя было терять ни минуты.

* * *

Матильда проснулась и почувствовала, что руки ее сжаты в кулаки. Она разжала пальцы и потерла костяшки. В сознании всплыл сон о матери, она попыталась вспомнить, о чем они говорили. За окнами все еще было темно. В больнице она никогда не знала, который час.

С тех пор как она сюда попала, ей не удавалось как следует выспаться. Она бы с удовольствием поспала, но на третьем этаже после захода солнца постоянно разыгрывалась драма. Пациенты громко звали медсестер: кому-то требовалось обезболивающее, а кто-то не мог справиться с телефоном или пультом от телевизора. В эту ночь было особенно шумно, и Матильда приподняла изголовье, даже не пытаясь снова заснуть.

Телефон ее заряжался на прикроватной тумбочке. Она потянулась за ним, пролистала приложения и выбрала подборку старых фильмов. На экране замелькали названия картин пятидесятых годов. Рядом указывался рейтинг, но Матильда не обращала на звездочки никакого внимания. Она поискала глазами фильм, который смотрела в кинотеатре первый раз в своей жизни. Отец повез ее ради этого в Лукку.

Наконец Матильда увидела в списке «Шушу»[159]. Она взволнованно коснулась пальцем экрана, воткнула наушники и откинулась на подушку. На протяжении долгих лет она вспоминала об этом фильме, но нигде не могла его найти. Удивительно, но многие сцены сохранились в ее памяти. Вот двое мальчишек чистят обувь прохожим, мечтают купить собственную лошадь, а вот они попадают в тюрьму. Один предает другого. На экране сменялись кадры, а она возвращалась в детство, в Виареджо. Мать и отец всегда старались дать ей чувство защищенности. При этом Матильда гораздо чаще ощущала страх, чем смелость, будто страх и был ее основной эмоцией.

Она выключила фильм. Ощутив тяжесть в груди, Матильда тут же вспомнила разговор с врачом. Кто же знал, что именно сердце вызывало проблемы с памятью. Матильде казалось, что сердце должно выдерживать все и с годами становиться только крепче. А оно, как и любой механизм, имело свой срок. В конце концов все детали изнашиваются. Матильда лежала неподвижно и прислушивалась к своему сердцебиению, постепенно погружаясь в сон. Когда она проснулась, то увидела поднос с завтраком и своего доктора, который пристально смотрел на нее.

– Ох, Dottore, это вы. Который час?

– Девять утра. Как вы себя чувствуете, Матильда?

– Лучше. Могу я вернуться домой?

– Я бы не советовал.

– Ожидаемый ответ. Но послушайте, я ведь не пытаюсь выздороветь, это невозможно. Мы оба знаем, что мне недолго осталось.

– Ничего мы не знаем, Матильда.

– Мне все труднее дышать. Я не могу ходить. Иногда я слышу в ухе стук своего сердца, и я в курсе, что в этом нет ничего хорошего. Так что давайте договоримся. Дома я буду носить кислородный баллон, делать упражнения и исполнять все ваши указания. Пожалуйста, отпустите меня. У меня достаточно помощников, еды и всего прочего. А еще, Dottore, у меня терраса с видом на море. Оно такое синее в это время года, ни один драгоценный камень с ним не сравнится. Я не хочу в свои последние дни есть больничный бульон, глядеть в картонный потолок и слушать писк всех этих приборов. Я хочу видеть волны и небо. Слушать птиц и ощущать морскую прохладу. И я не прочь глотнуть виски когда пожелаю.

– Дорогая, как ты сегодня? – спросил с порога Олимпио.

Вслед за ним в палату зашла Анина.

– Я прекрасно себя