Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани

отца. Второе письмо предназначалось Маргарет Мэри Мак-Тавиш, и он вложил его в тот же конверт. Пикколо сообщил, что хотя он выжил при крушении «Арандоры Стар», но испытания судьбы для него не закончились. Фрегат «Эттрик» должен был сразу же отплыть в Австралию, забрав с собой бывших пассажиров «Арандоры». Ни об отсрочке, ни тем более о помиловании для итальянских шотландцев не было и речи.Данмор-Стрэнд[156], Ирландия8 июля 1940 года

Утром после мессы в церкви Святого Патрика Элеонор Кинг, как обычно, прогуливалась по пляжу Данмор-Стрэнд. Она шагала по осколкам черных и серых ракушек, хрустящих под ногами. Для женщины семидесяти семи лет у нее была невероятно прямая спина. Двигалась она быстро и читала Розарий, рука в кармане перебирала четки. Вдруг взгляд ее упал на что-то темное, лежащее на песке.

– О нет, только не это, – пробормотала она, подходя к телу мужчины, выброшенному на берег, одиннадцатому за эту неделю.

Элеонор опустилась рядом с ним на колени. Ее поразило, что его глаза, цвета синеголовника, оказались открыты. Мужчина был высоким и красивым, даже несмотря на набухшую восковую кожу с зеленоватым оттенком. Вид его напоминал картину художника. В палец безжизненной руки врезалось золотое обручальное кольцо. От формы остались одни лохмотья, но золотые офицерские нашивки уцелели.

– Католик. Упокой, Господь, его душу, – произнесла она, рассматривая медальон у него на шее.

Богоматерь Фатимская.

Элеонор закрыла глаза и помолилась Божьей Матери. Затем поднялась и огляделась вокруг. Заметив на вершине дюны мужчину и женщину, помахала им.

– Зовите полицию! – крикнула она, и те побежали за помощью.

Элеонор Кинг оставалась на берегу, пока не появился коронер, и позже организовала для незнакомца достойные католические похороны. На заупокойной мессе по неопознанному погибшему с «Арандоры Стар» присутствовали лишь она, ее муж Майкл, священник и органист.

А в это время где-то на небесах Джон Лоури Мак-Викарс смеялся над иронией судьбы: тот, кто всю жизнь был протестантом, нашел последнее пристанище в безымянной могиле на католическом кладбище в Ирландии. Видно, так уж ему было суждено.

33

ВиареджоНаши дни

Анина высморкалась в салфетку и вытащила из коробки еще несколько штук, вытирая слезы.

– Какая трагическая история любви у моих пра.

– Ты плачешь о них или о себе?

– Nonna, я много думала о своей жизни. Я не умею принимать правильные решения.

– У тебя и не было нужды их принимать. Наслаждайся молодостью. Она быстро пройдет, а если тебе повезет и ты проживешь так же долго, как я, то сможешь потом наслаждаться мудростью, которая приходит с годами. Но будущее надо планировать. Вот почему важно найти дело по душе. Мне нравились цифры, и я стала бухгалтером. Художница из меня всегда была никудышная, и создавать украшения я не могла, зато смогла найти свое место в нашем бизнесе. Тебе нравится подменять Орсолу?

– Да. Сама удивляюсь. Меня даже не раздражает, когда покупатели начинают придираться. Я ставлю себя на их место и понимаю, что когда вкладываешь деньги, важна каждая мелочь. И я на их стороне.

– А как тебе работается с Nonno?

– Он не забывает отпускать меня на обед.

– Художник никогда не останавливается, даже чтобы поесть. Ты можешь многому научиться у деда.

– Жаль, я не сразу это поняла.

– Время у тебя есть. Используй эту возможность, она послужит тебе опорой.

Анина начала снимать подушки с кресла.

– Что ты делаешь? – удивилась Матильда.

– Я могу спать здесь. Видишь, оно раскладывается.

– Сложи обратно. Отправляйся домой и поспи в нормальной постели.

Медсестра принесла Матильде лекарство.

– Сестра, скажите моей внучке, чтобы она шла домой. Хотя бы одна из нас должна как следует выспаться. После полуночи эта больница превращается в цирк.

– Идите домой, – послушно произнесла медсестра и вышла.

– Тебе еще что-нибудь нужно? – спросила Анина.

– Поболтать с Джанкарло Джаннини[157].

– Завтра увидимся. – Анина поцеловала Матильду и приглушила свет, собираясь выйти из палаты. – У нас целая вечность впереди.

Конечно, подумала про себя Матильда. Целая вечность вполне может уложиться в несколько минут. Она расслабилась, лежа под одеялом. Под звуки приборов, следящих за ее дыханием, под их тиканье и посвистывание она провалилась в глубокий сон.

Матильде приснилась мать, и она видела ее ясно, будто наяву.

* * *

Над берегом, словно слетевшие свадебные вуали, плыли прозрачные облака.

– Что ты там нашла? – крикнула Доменика дочери, которая копошилась в песке у кромки воды.

Она протянула к ней руки, и пятилетняя Матильда подбежала к матери. Девочка раскрыла ладошки, показав горку хрупких бирюзовых ракушек.

– А другим детям ты что-нибудь оставила?

– Их там еще много. Я же не все взяла. – Матильда спрятала ракушки в карман материного фартука.

Волосы девочки, копна каштановых локонов, золотились под лучами летнего солнца. Доменика убрала со лба дочери непослушную прядь.

– Море принесет еще, когда будет прилив, – уверенно сказала Матильда.

– На все-то у тебя есть ответ.

– Сестра Мария Магдалина сказала, что всегда надо искать ответы.

Доменика наблюдала, как дочка подбежала к воде, волна коснулась ее ножек.

– Не заходи далеко! – крикнула она. – Держись поближе к берегу.

Доменика вела себя точь-в-точь как ее мать, когда Нетта Кабрелли водила детей на пляж. Все изменилось, но, впрочем, напоминало ей то прошлое, которое осталось у нее в памяти. Ее родители вернулись на виллу Кабрелли. Она знала, какую радость доставляет им то, что они с Матильдой живут в их доме, ведь это означало, что все почти как прежде. Альдо погиб на войне в Тунисе, но мать, не в силах справиться с горем, решила сделать вид, что он так и остался служить в армии. Мать была не единственной, кто после войны предпочел жить в вымышленном мире. Никто в городке не называл Доменику «синьора Мак-Викарс», в их сознании она просто искупила свою вину и вернулась в Виареджо. Священник, изгнавший ее, уже умер. Единственным свидетельством того, что Доменика когда-либо покидала свой дом, была ее дочь Матильда.

Доменика обвела глазами пляж, уже не похожий на то первозданное место, где она так любила играть в детстве. Когда-то белый песок теперь был пепельно-серым с черными вкраплениями – следами от прошедших здесь танков.

Все вокруг так или иначе напоминало о разгроме. Из песка торчал проржавевший обломок взорванного трапа. Повсюду виднелись глубокие ямы, где враг разводил костры, подавая сигналы своим бомбардировщикам. Никому не нужные мешки с песком из заброшенных блиндажей, где укрывались немецкие солдаты перед последней тщетной попыткой сопротивления, валялись у пирса. Дамба была разрушена. Глыбы древнего камня, укреплявшие берег, разбиты снарядами. В дощатом настиле зияли дыры – солдаты ломали и отрывали доски, открывая путь тем, кто рыл под ним окопы. Деревянная лестница, ведущая к променаду, напоминала рот боксера после жестокой схватки: многих ступенек недоставало, уцелевшие сильно расшатались. В конечном счете все это оказалось бессмысленным фарсом. Как будто этот «великий» полководец мог защитить от кого-то или чего-то открытый пляж! К концу войны у итальянцев не было ни патронов,