Отречение - Алиса Клима

тем, что делает человечество лучше, и всем лучшим, что создало человечество. Он подумал, сколько было любви в их борьбе друг за друга, за жизнь и за честь, и как много человеческой красоты было сконцентрировано в этой маленькой зоне по сравнению с той, которая была обнесена стеной из красного кирпича и оказалась скопищем невротизма и паранойи.

Ларионов не идеализировал обстановку на зоне и понимал, что система всегда реплицирует себя в каждой из своих составляющих, зеркально отражая состояние глобального уклада. Но все же в лагпункте действовали более органичные правила, нежели порядки, совершенно вопреки мирозданию выстроенные наверху. Лагеря двадцатых годов и лагеря конца тридцатых годов все же были разными экосистемами, о чем он знал из рассказов некоторых завсегдатаев зон и «клубных» администраторов. И несмотря на упорные и масштабные репрессии тридцатых годов, само формирование системы ГУЛАГ уже было более упорядоченным и в определенном смысле гуманным, чем в первую декаду советской власти. Для Ларионова все, что снижало гибельность для человека самих лагерей, уже и было большей гуманностью.

Зона (будучи отдаленной от центра) хоть и медленно, но поступательно с течением времени подстраивалась под сообразные миру законы развития. Там также выстраивалась иерархия и вертикаль, но в нее встраивались новые процессы, продиктованные неизбежным стремлением каждого человека выжить. Ларионов думал, что при любой детонации вертикали в центре горизонтальные связи было бы сложно порушить, потому что от них зависела физическая жизнь людей. Эти ключевые узлы горизонтальных связей становились ему дороги.

Ларионову нестерпимо хотелось немедленно сесть в поезд и мчать в Сибирь: поскорее увидеть Веру, ее бесконечные глаза; подержать на руках маленького Гришу; послушать репетиции Инессы Павловны; поговорить о делах зоны с Федосьей, Валькой и Кузьмичом; потолковать с мужиками на лесоповале; приласкать Фараона на вахте; промчаться верхом по холмам до кряжа, чтобы вобрать простор и красоту сибирской земли.

Он пошел приводить себя в порядок в ванной, переоделся в чистую одежду, и, когда вышел, его приветливо и настойчиво позвала к завтраку жена Туманова Зинаида Михайловна.

Туманов сидел в просторной кухне с растрепанными волосами, в майке-алкоголичке и в пижамных бриджах; у плиты была занята домработница Тумановых. Сама Зинаида Михайловна в длинном черном халате в японском стиле «кимоно гейши» разливала из турки кофе по чашечкам из костяного фарфора и просила помощницу заняться сменной формой Ларионова. В центре декоративного блюда одиноко лежал лимон…

– Зиночка, – поморщился Туманов, – мне бы рассольчику хлебнуть, а ты все с кофия начинаешь всякий раз…

Ларионов улыбнулся и поблагодарил Зинаиду Михайловну за кофе и заботу о его гардеробе. Он уже давно не нуждался в опохмелении. К тому же он был моложе и здоровее Туманова.

– Гриша, – вяло произнес Туманов, – ты отдыхай. Завтра у нас дела, а сегодня – отбой для тебя. Я же в часа три поеду на работу и вернусь ночью.

Ларионов вопросительно смотрел на Туманова.

– Я думал, сегодня я свободен, а завтра уеду домой.

– Домой, – хмыкнул Туманов. – Ты уже там совсем осибирячился.

– Андрюша, – возразила жена, – прекрати! Какое тебе дело? Человеку там хорошо.

Ларионов улыбнулся.

– Нет, на самом деле я понял так, что завтра могу отбыть в Новосиб, – повторил он.

Туманов покачал головой.

– Успеешь. Тут дела поважнее! Я сегодня все разузнаю. Надо все устроить правильно и грамотно, – он схватил Ларионова за руку, – но ты предоставь это мне. А жить у нас будешь!

– Это ни к чему, – возразил Ларионов. – Я вполне обойдусь гостиницей.

– Ну что вы! – воскликнула Зинаида Михайловна, тряся буклями. – Мы вам очень и очень рады! Даже не думайте. Мы живем одни в большой квартире, вы нас совершенно не стесняете. Оставайтесь – и никаких возражений!

– Я бы хотел поскорее уехать, – повторил Ларионов тихо. – Но я останусь на столько, на сколько необходимо, – добавил он, заметив, как Туманов снова поморщился.

– Сегодня станет ясно, что решил Лаврентий, – сказал Туманов, вяло пережевывая хлеб с толстой пластиной сыра. – Погуляй пока по городу, сходи в парк, в кино…

Ларионов иронично посмотрел на Туманова.

– Ну хорошо! – воскликнул Туманов. – Делай что угодно, хоть спи!

Ларионов задумался.

– Я хотел купить кое-что. Дай мне кого-нибудь в помощь из надежных и не очень тупоголовых сержантов, которые сносно знают город, – вдруг решил он.

Туманов закатил глаза.

– А, постой, есть один. Петр Левчук – шустрый и толковый паренек. Я его сниму для тебя. – Туманов нагнулся к Ларионову и прошептал заговорщически, чтобы Зинаида Михайловна, которая сейчас говорила с домработницей, не могла их услышать: – А что? Пассиям своим гостинцы решил подобрать? – Он рассмеялся.

Ларионов отпил кофе и улыбнулся.

– Можно и так сказать.

– Ну ты, брат, молодец! Завидую я тебе. Ничего, – добавил Туманов совсем тихо, – даст бог, весной к тебе наведаюсь с проверкой. Ты уж услужи!

Ларионов закивал, не без стыда вспоминая последний приезд Туманова.

Зинаида Михайловна погрозила мужу пальцем.

– Андрюша, хватит есть хлеб! Григорий Александрович, хоть вы его вразумите. Ему прописали диету, а он все ест и ест!

Ларионов немного сконфуженно улыбнулся ей, думая о том, какими странными могут быть порой мужские причуды вдали от жен.

Туманов после завтрака еще долго ходил по квартире, но вызвал Петра к себе. Около двух Петр уже явился. Сначала Ларионов направился с ним в ЦУМ; после – в Гастроном № 1 [55], где накупил всяких гостинцев.

Им пришлось вернуться домой к Туманову, чтобы оставить свертки. Ларионов побросал все в углу в комнате, где ему определили место, и поспешно вышел, не дав Зинаиде Михайловне занять его внимание. Он понимал, что это невежливо по отношению к хозяйке, но боялся не успеть сделать важное дело. Он еще не знал наверняка, чем окончится его поездка в Москву, и хотел поскорее выполнить то, что задумал еще накануне.

Ларионов взял продукты, которые накупил в гастрономе, и спустился вниз, где на улице его поджидал Левчук – курчавый, высокий рыжеволосый парень с добрым широким лицом и умными глазами, похожими на темные маслины.

– Слушай меня внимательно, – говорил быстро Ларионов, когда они двинулись к Арбату. – Мы идем в дом моих старых друзей. Но я не могу по ряду причин появиться у них лично. Они также не должны знать, что тебя послал майор Ларионов. Имя мое не должно упоминаться ни при каких обстоятельствах. Ясно?

– Так точно, товарищ майор, – ответил Левчук исправно. – Можете на меня положиться.

– Я полагаюсь, – мрачно сказал Ларионов, – потому что у меня нет иного выхода, и ты сильно навредишь одному хорошему человеку, если не выполнишь все, как я прошу.

Левчук серьезно