Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

А послезавтра около полудня у Большой мечети вас будет ждать капитан Фрезер. Если же у вас будет какое-то срочное дело и вы не сумеете прийти или если не застанете Фрезера на месте, значит, в девять вечера встретитесь там, где сегодня. Ну! — Полковник поднял свою рюмку, — Выпьем в знак нашего знакомства!

И рюмки опустошились в очередной раз.

Достав из кармана увесистую пачку денег, полковник бросил ее прямо мне на колени:

— Вот это для начала…

Я посмотрел на эти деньги, как на гадюку, неожиданно плюхнувшуюся на мои ноги, но сказал вполне спокойно и даже беспечно:

— Спасибо, пока что у меня денег хватит.

— Знаю, знаю! — воскликнул чуть захмелевший полковник. — Эмир не допустит, чтобы его верноподданные нуждались! Но деньги, господин капитан, никогда не бывают лишними. Так что… — Я неохотно, даже с отвращением, взял пачку купюр, а полковник тут же, с ловкостью иллюзиониста, извлек из кармана какую-то бумажку и карандаш. — Вот распишитесь, пожалуйста. Как говорится, дружба — дружбой, а денежки счет любят! Это мне для отчетности, — пояснил он уже серьезно.

Я подписал составленную на английском языке расписку и встал. Полковник первым протянул мне руку:

— Спокойной ночи, капитан…

5

Кабул спал. На пустынных улицах можно было встретить лишь патрульных солдат. И только в нашем доме не ложился никто, кроме маленького Хумаюна, безмятежно разметавшегося в своей постели. Даже Али, наш слуга, привыкший рано ложиться и рано вставать, в эту ночь дожидался меня, стоя у ворот.

Я мобилизовал все усилия, чтобы выглядеть беспечным, и удивленно воскликнул:

— О, Али! Ты что это не спишь? Может, свидание назначил?

— Вас дожидаемся, — серьезно отозвался слуга. — Капитан Ахмед два раза приходил, говорил, ищет вас по всему городу, ну, мы все и заволновались: не случилось ли чего?

— А что могло случиться? — Я легонько потрепал Али по плечу и сказал: — Ступай спать, пора уж…

Мама тоже сказала, что Ахмед заходил дважды. Глаза ее были заплаканы, она показалась мне жалкой и измученной. А Гульчехра сидела в столовой перед приготовленным мне и давно остывшим ужином и, едва увидев меня, зарыдала, повисла на моей шее.

— Ну что ты, Гульчехра, успокойся… О чем ты плачешь?

Она молчала, а я долго целовал ее и не выпускал из объятий, всем существом своим ощущая ее волнение, тревогу за меня и ее счастье, что вот я вернулся домой живой и невредимый.

Мне уже не раз казалось, что частое мое отсутствие делает Гульчехру одинокой и все острее переживается его каждая моя отлучка. Даже теперь, когда я вернулся из Индии, мы виделись крайне редко, нам почти не удавалось посидеть вдвоем, поговорить не торопясь о нашей жизни, о Хумаюне, обо всем, что неизбежно при совместной семейной жизни. Я уходил на работу очень рано, а возвращался, когда все домашние уже спали. И сегодня никто бы и не думал волноваться, если бы не то, что меня искал Ахмед. Именно это навело моих близких на тревожные мысли. Тем более что ушел я в штатском костюме и сказал, что просто прогуляюсь по городу и зайду поболтать к Ахмеду. А Ахмед-то как раз и разыскивал меня!

Но зачем я ему так срочно понадобился? Видимо, произошло что-то важное, потому что сегодня я просил Ахмеда не приходить, сказал, что хочу денек отдохнуть дома от всего и ото всех. Правда, Ахмед пытался обмануть маму — заглянул, мол, просто так, безо всяких дел, проходя мимо… Но дважды проходить мимо?! Понятно, что мои близкие в это не поверили и очень разволновались.

Если бы не столь позднее время, я поспешил бы во дворец — узнать, что произошло, зачем я понадобился. Но сейчас это было уже невозможно.

Вдвоем с Гульчехрой мы сели за поздний ужин, и тут вдруг она сказала:

— Когда ты поедешь в Москву, мы с Хумаюном проводим тебя до Мазари-Шарифа, мне хочется пожить в доме родителей. Там мы тебя и будем ждать… Согласен?

Я промолчал, а сам подумал, что неожиданный отъезд из Кабула жены и ребенка может навести моих новых «друзей» на нежелательные размышления.

Гульчехра долго ждала ответа, потом обняла меня за плечи, поглядела на меня глазами, в которых были и любовь и страх, и спросила:

— Отчего ты молчишь? О чем думаешь?

Я снова промолчал, лишь взял в ладонь маленькую руку Гульчехры и легонько сжал ее.

— Как ты изменился в последнее время! — с горечью сказала она. — Раньше, бывало, шутил, смеялся, весело играл с Хумаюном, а теперь… Скажи наконец, что случилось?

— Много дел, дорогая, очень много! И дорога предстоит дальняя, надо все продумать, подготовиться…

— Может, ты не уверен, что это путешествие благополучно закончится? — прямо спросила Гульчехра. — Ведь в России, говорят, очень неспокойно.

— Милая моя, а где сейчас спокойно? — уклонился я от ответа. — Но ведь мы едем с послом! И по личному приглашению Ленина! — Я все еще не выпускал из своей руки руку жены. — Скажи, ты знаешь, кто такой Ленин?

— Слышала… Говорят, какой-то особенный человек, очень умный.

Я рассмеялся.

— Да, Ленин — необыкновенный человек, это верно! И вот представь себе, что я увижу его своими глазами! Даже поверить трудно…

Я женился на Гульчехре не потому, что влюбился в нее, — нет. Она была дочерью какого-то дальнего родственника моей мамы, купца из Мазари-Шарифа. Родственник этот довольно часто приезжал в Кабул, останавливался у нас. Это был веселый человек с хорошо подвешенным языком. Года три-четыре назад он, бедный, умер, оставив сына и трех дочерей, из которых Гульчехра была младшей. Он любил ее больше всех своих детей и однажды привез с собою, чтобы показать ей Кабул.

В тот год мы и познакомились.

Гульчехра была ребенком, ей едва исполнилось в ту пору восемь лет, — смуглая, худенькая, застенчивая девочка.

Потом я очень долго ее не видел. Мама же, часто навещая своего родственника в Мазари-Шарифе, всякий раз, вернувшись, рассказывала главным образом о Гульчехре, расхваливала ее на все лады, а спустя лет десять после первого моего знакомства с девочкой сказала:

— Съездил бы ты к ним, посмотрел бы, какая славная девушка выросла, какая красавица!

В то время я еще никого не любил, о женитьбе как-то не думал, но в Мазари-Шариф поехал. Не в поисках невесты, а потому лишь, что не умел отказать маме.

Приняли меня очень радушно, и мне сразу стало ясно, что между мамой и ее родственниками был какой-то разговор о моей женитьбе на Гульчехре.

Тоненькая невысокая девушка, смуглолицая, с лучистыми застенчивыми глазами, робко улыбнувшимися мне