Венская рапсодия - Дростен Юлия

— Кто же откажется от мира? — осторожно ответил Макс. — Но если наши немецкие союзники узнают об этом, начнется конец света. Они ведь обвинят нас в измене.

Непременно обвинят, поскольку так оно и есть. Но разве предательство союзника, позволяющее избежать ненужного кровопролития, не оправданно? — задумчиво спросил генерал.

— Иногда стоит следовать здравому смыслу, а не приказам, — тихо ответил Макс.

Комендант кивнул:

— Я знал, что не ошибся в вас.

— Думаете, ваши предложения примут во внимание? — поинтересовался Макс. Возможность скорого мира неожиданно пробудила в нем надежду.

Но слова Кусманека погасили его оптимизм.

— Скажем так: я на это уповаю. Эрцгерцог молод, он представляет новое поколение и будущее страны. Кроме того, его любит народ. И самое главное: его отношение к войне нельзя назвать однозначным. К тому же он ярый противник начальника генерального штаба Конрада, виноватого в нынешнем кошмаре. Именно Конрад летом четырнадцатого года настоял на карательной акции против Сербии и открыл врата в преисподнюю.

Через три дня Макс высадился из экипажа перед входом в свой дом в Вене. Он смертельно устал, поскольку почти не спал, но несказанно радовался предстоящей встрече с семьей, особенно с дочуркой, которую не видел уже год. Почти так же он радовался вкусной и, как он надеялся, обильной еде.

«После обеда я приму ванну, а потом просто лягу спать», — решил Макс и размечтался о мягкой постели и толстом теплом пуховом одеяле.

В соответствии с приказом коменданта крепости, утром, немедленно после прибытия, он явился с докладом в императорскую резиденцию Хофбург и передал конверт с секретными документами лично в руки эрцгерцогу Карлу. Наследник престола принял Макса весьма приветливо и подробно расспросил об осаде Перемышля. Он знал крепость, поскольку посещал ее летом 1914 года. Ему удалось даже вспомнить Кальмана. Послание коменданта крепости эрцгерцог, напротив, лишь коротко пробежал глазами.

— Полагаю, вам известно, что здесь написано? — спросил он.

— Так точно, ваше императорское высочество, — ответил Макс.

Эрцгерцш приказал ему немедленно забыть содержание послания. На этом аудиенция была окончена.

После этого Макса ждал отпуск. Четырнадцать дней прежде чем ему надлежало явиться в штаб армии располагавшийся на востоке в богемском Тешине, он мог чувствовать себя свободным человеком.

— Бог в помощь! Это же один из наших героев из Перемышля!

Погруженный в свои мысли Макс с удивлением уставился на привратника, который стоял рядом со скамейкой у входа в дом и неловко отдавал ему честь.

— Многократно честь имею, господин обер-лейтенант! Вы выглядите изголодавшимся. Я вас еле узнал.

Привратник тоже похудел: форменная куртка, раньше сидевшая на нем как влитая, висела свободно, а полные щеки впали.

— Именно поэтому я надеюсь, что у кухарки найдется в кладовке что-нибудь для меня, — ответил Макс и собрался войти.

Однако ответ привратника заставил его остановиться.

— Кухарки нет дома. У вас дома вообще никого нет.

Макс резко обернулся:

— Как это?

— Дворецкого забрали в армию, няня вернулась к родителям, после того как ее брат погиб в Буковине. Горничные теперь работают на фабриках. Кухарка осталась, но каждое утро она вместе с вашей семьей уходит готовить для сброда с востока, который сжирает в Вене все, что…

— Подождите! — воскликнул Макс. — Что, говорите, делает моя семья вместе с кухаркой?

— Готовит для еврейского сброда с Карпат, который уже несколько месяцев как наводнил наш город. Мерзкие людишки, скажу я вам. Притащили с собой грязь, вшей и еще что похуже, а работать не хотят. Живут при том припеваючи в гостинице, которую великодушно сняла для них ваша сестра. С вашего позволения, господин обер-лейтенант, вас послали нам небеса. Вы сумеете приструнить женщин!

— Этот сброд, как вы пренебрежительно выразились, — ваши соотечественники и такие же граждане нашей страны, как и вы, — с отвращением ответил Макс. — Они прошли через невероятные страдания только потому, что их деревни и города оказались на линии фронта! Если они и проделали столь долгий путь в Вену, то только от большой нужды!

Пусть Макс сам и не воевал на фронте, он знал, что война опустошила города и деревни на русско-австрийской границе. В особенности от грабежей, насилия, расправ и погромов, которые учиняли как австро-венгерская, так и русская армии, пострадало еврейское население. Что же удивительного в том, что люди в поисках убежища двинулись в глубь страны? Но, очевидно, не все были им рады.

— Раз вы так хорошо осведомлены о делах моей семьи, вы наверняка можете дать мне адрес приюта для беженцев, — холодно сказал Макс.

Привратник обиженно посмотрел на него и пробормотал:

— Гостиница находится на Пратерштрассе недалеко от Северного вокзала.

Макс хотел поехать на автомобиле, но тот не заводился. Проверив бак, Кальман обнаружил, что тот пуст.

С тех пор как французский флот заблокировал австрийские порты на Средиземном море, не хватало не только продуктов, но и сырья. Макс поехал на трамвае. Его вела женщина. Билет ему тоже продала женщина, а по пути к остановке он встретил женщину-почтальона. Поскольку мужчины ушли на фронт, женщины заменили их на рабочих местах, таким образом поддерживая жизнь в Вене.

Выйдя на Пратерштрассе, Макс сразу же увидел гостиницу — скромное трехэтажное здание, скрытое строительными лесами. Множество мужчин карабкались по ним туда-сюда, соскабливая со стен и оконных рам осыпающуюся краску. Все они были в темных шляпах и с длинными бородами. У некоторых вдоль лица свисали спирально закрученные пейсы.

Над входом в здание висела большая вывеска «Гостиница у Северного вокзала». Рядом с ней к фасаду была прислонена лестница. Какой-то мужчина кистью обновлял буквы. На тротуаре рядом со входом стояли две скамейки. На одной из них сидели двое стариков и разговаривали. Как и те, кто работал на лесах, они носили шляпы, бороды и пейсы. На второй скамейке расположилась пара женщин. Волосы у них были полностью скрыты платками, а темные платья выглядели бесформенными. Перед тем как войти, Макс поздоровался. Женщины быстро опустили глаза, а мужчины кивнули ему в ответ. Лица у них были худыми и изголодавшимися, а глаза с недоверием оглядывали его форму.

В холле толпились люди. Слышались идиш, венгерская и польская речь, а также русинский язык, на котором говорили на западных отрогах Карпатов. В спертом воздухе витали запахи пота и горохового супа. Рот Макса тут же наполнился слюной, а в животе заурчало. Он привлек к себе внимание и тут: люди украдкой рассматривали его. Беженцы сидели в креслах, на диванах и стульях. Кое-кто из стариков спал, другие устало смотрели перед собой, не воспринимая происходившего вокруг. Некоторые женщины держали на руках младенцев. К ногам других жались маленькие дети. Ни сестры, ни жены Макс, однако, не увидел, как и дочери. Медленно пробираясь через холл, он с удивлением обнаружил, что большинство женщин шьют серые армейские рукавицы.

Дойдя до стойки в конце зала, Макс увидел справа от нее лестницу наверх, а слева — коридор, который вел в помещения задней части здания. Пока он размышлял, куда свернуть, из-за стойки со смехом выбежали две девочки. Одна из них оказалась его дочерью. Щечки раскраснелись, а каштановые кудряшки подпрыгивали в такт движению. По сравнению с бледной худой подружкой девочка выглядела здоровой и упитанной.

— Эмма! — позвал ее Макс.

Дети остановились и уставились на него. Макс опустился на корточки перед дочерью и распахнул объятия. Однако она недоверчиво увернулась от него.

«Она меня не узнает», — подумал потрясенный отец. Он попробовал как можно более дружелюбно улыбнуться:

— Это я, Эмма. Папа.

Глаза у девочки округлились. Она открыла рот и закричала:

— Мама! Иди сюда скорее!

Макс поспешно выпрямился. По коридору ему навстречу бежала Хелена в жестком белом чепце, скрывающем волосы, в белом платье и переднике; на левой руке у нее красовалась повязка с красным крестом. Она остановилась и неуверенно спросила;