Дассария - Абай Тынибеков

Облачённая в новые сакские одежды, вскоре она уже была представлена Тимею, встречавшему её у своего шатра. Она заметно преобразилась и выглядела совершенно здоровой. Взглянув на неё впервые при дневном свете, он долго не мог отвести восхищённых глаз, ещё не веря в то, что перед ним предстала та самая женщина, которую ему довелось вырвать из речной пучины. Внешне, казалось бы, совершенно ничем не приметная, среднего роста, худощавая, она всё же разительно отличалась от тех женщин, которых доводилось видеть ему и которые вызывали в нём интерес, но чем именно она так вдруг взволновала его, он не мог понять. Было в ней нечто особенное и необычное, пока неуловимое, но приковывавшее взор, притягивавшее внимание, заставлявшее его ощущать в душе лёгкий трепет. Тимей замер в двух шагах от неё, чувствуя всем нутром исходящую от неё силу, не в состоянии что-либо вымолвить. Лишь подходя, она мельком взглянула ему в лицо, а всё то время, что он рассматривал её, стояла с опущенной головой, как-то по-детски спрятав руки за спиной. Опомнившись, Тимей отступил, откинул рукой входной полог шатра, молча приглашая её войти внутрь. Сопровождавший девушку сотник Балха, по-прежнему находившийся невдалеке, заметил растерянность командующего личной гвардией властителя, тихо кашлянул в огромный кулак, понятливо улыбнулся и быстро удалился к ожидавшему его отряду.

В шатре было прохладно и не так светло. Ступив внутрь, женщина отошла в сторону, пропуская хозяина. Тимей прошёл на своё место, развернулся и вновь замер. Гостья вопросительно взглянула на него. Указав глазами на походное сиденье слева от себя, он тут же присел сам. Женщина опустилась на предложенное место. Вошедшая прислуга подала чаши, наполненные душистым кобыльим молоком, свежим и только что взбитым. Женщина приняла угощение и вновь мельком взглянула на Тимея. Он улыбнулся, кивнул и пригубил напиток. Она неуверенно поднесла чашу ко рту и сделала маленький глоток. Затем повторила, не поднимая головы.

Немного успокоившись в привычной обстановке да ещё к тому же сразу ощутив приятное воздействие крепкого кислого прохладного питья, постепенно освобождавшего душу и тело от нахлынувшего волнения, Тимей уже более спокойно рассматривал женщину и, наконец, очень ясно осознал, что так потрясло в ней. Её удивительные слегка увлажнённые огромные раскосые глаза, окружённые пушистыми ресницами, блестя парой звёзд, излучали таящиеся в глубине её существа величавость и ум и светились необыкновенной чистотой, словно принадлежали не обычному человеку, а дикой гордой лани. И ещё руки. Они очаровывали его своим невероятным совершенством. Каждое движение длинных, ровных, гибких, в меру пухлых пальцев с очень узкими точёными ногтями, лишённое всяческой суетливости, невольно воспринималось Тимеем как нечто не относящееся к их обладательнице, не подчинённое ни её телу, ни её сути, происходящее вне зависимости от неё, существующее само по себе. Он с лёгкостью представил, как они нежно и грациозно прикасаются ко всему, что доводится брать ей в руки. Даже простая чаша, как он уже полагал, оказавшись в полной их власти, неожиданно оживала и обретала особенное обновлённое значение, становясь гораздо привлекательней, превращаясь в истинную драгоценность. Тимей никогда не видел ничего подобного и не испытывал тех чувств, что так внезапно появились в нём, стоило ему совершить свои открытия.

– Как твоё имя? – завороженно прошептал он.

Она опустила чашу на колени, пожала хрупкими плечами и недоумённо посмотрела в его глаза.

– Моё имя Тимей. Я Тимей, – слегка склонив голову и приложив правую ладонь к сердцу, улыбнулся и представился он.

Она задумчиво кивнула и, тут же коснувшись своей груди сведёнными в пучок пальцами, тихо произнесла:

– Тафуц.

Услышав её низкий, мягкий грудной голос, полный достоинства, благостно воспринимаемый слухом из-за приятного звучания, Тимей больше прежнего поразился ещё и таким её качеством, способным почти мгновенно расположить к себе и призывающим без сомнений принимать на веру каждое её слово.

– Тафуц. Имя моей гостьи Тафуц, – не отводя от неё глаз, произнёс он.

Обо всём, что касалось этой женщины, спасённой им и присланной к нему, он поставил в известность Дассарию и с одобрения вождя оставил её при себе, разместив в отдельном шатре, что возвели вблизи от его жилища.

* * *

Чардад спешил. Поручение друга и царя было очень ответственным и требовало от него многих усилий. Поход по пустынным, почти безводным холмистым долинам становился всё более трудным и оттого уже казался ему слишком долгим. Но самое тяжёлое, как он понимал, ожидало его войска в конце пути, когда он узнает, успел ли вовремя или всё-таки припозднился. Именно от этого зависело, будет он сражаться с врагом в составе армий Шангала или же останется в одиночку перед всеми аланами, столкнувшись лицом к лицу с их огромным воинством. Чардад не хотел об этом думать, однако назойливые мысли ни на миг не покидали его голову, не давая покоя и постоянно держа в напряжении.

Он вёл свои сотни почти без отдыха, ненадолго останавливаясь в жаркий полдень для смены скакунов и после этого продолжая движение. Только с наступлением вечера он предоставлял людям непродолжительное время для ухода за лошадьми, приготовления пищи для себя и короткого сна, длящегося до полуночи.

По прошествии пяти дней пути его передовые отряды достигли лесистой местности и вступили в неё. Всё чаще стали встречаться небольшие озёра с прозрачной синей водой, вокруг которых среди зарослей величавых древес возвышались серые остроконечные горы, больше напоминающие собой не скальные выступы, а нагромождения из огромных валунов. Люди заметно взбодрились, радуясь долгожданной прохладе, царившей всюду под тенистыми кронами, на коротких привалах окунались сами в чистые живительные воды и купали в них лошадей. С появлением сытного подножного корма, сочных благоухающих трав уставшие в дороге скакуны стали наливаться силой, обретая прежнюю мощь, игриво ступая и с лёгкостью неся на себе могучих хозяев.

Вскоре состоялась встреча с дозором исседонов. Десятник, начальник их отряда, был принят Чардадом и сообщил о том, что ставка его властителя Шангала находится в однодневном переходе от этого места, а сам царь с войсками уже вступил в первую битву с аланами, прошедшую накануне днём на небольшой равнине, что раскинулась среди густых лесов на севере, в полудневном пути от ставки. Чем она закончилась, десятник не знал, но, судя по тому, что царь не прислал ещё гонцов к вождю, оставленному в ставке, за своим последним резервом – вооружёнными простолюдинами, собранными им из всех десяти племён и размещёнными в лагере возле главного селения, можно было понять, что сражение пока не проиграно, а