По следу «Серого». Автобиографическая повесть (книга вторая) - Вадим Дёмин

Зал оживился. Из-за кулис на сцену вышли вначале члены командования батальона, подразделений, за ними – бойцы, которых назначили в президиум собрания.

Мы встали и зааплодировали.

Командир батальона занял место в середине стола. Слева от него находился его заместитель по политической части капитан Арясов. Он и начал вести собрание:

– Садитесь, товарищи! Торжественное собрание, посвященное празднованию 1 Мая, разрешите считать открытым. С докладом по основному вопросу выступит командир батальона капитан Фимушкин. После обсуждения доклада начальник штаба доведет праздничный приказ, а также приказы «О результатах проведенного строевого смотра», «Об итогах боевой подготовки за апрель 1945 г.». Затем вашему вниманию будет представлен концерт художественной самодеятельности, подготовленный силами бойцов нашего батальона.

– А в антракте зайдем в буфет, выпьем по стаканчику ситро! – нагнулся я к своему соседу справа.

Сзади мне на плечо опустилась чья-то тяжелая рука.

– Дёмин, гавно такая, помолчи!

Я оглянулся и втянул голову в плечи – прямо за мной сидел старшина Агишев. Когда он появился, я не заметил. Ну, прямо, как черт из табакерки!

– Слово для доклада предоставляется командиру 237-го отдельного стрелкового батальона 19-ой Отдельной стрелковой бригады внутренних войск НКВД капитану Фимушкину Петру Сергеевичу.

Под аплодисменты Фимушкин вышел к трибуне.

– Воины Красной Армии штурмуют столицу Германии, логово фашистского зверя – Берлин. Недалек уже час нашей окончательной победы, час возмездия и расплаты за все злодеяния, совершенные гитлеровцами на нашей земле. Каждая новая победа Красной Армии воодушевляет народы Советского Союза, тружеников нашего тыла на новые трудовые подвиги. Война против фашистской Германии вступила в свою последнюю и заключительную стадию. Но гитлеровцы продолжают яростно сопротивляться, они прибегают к самым подлым и гнусным методам борьбы на своей территории. Долг наших бойцов и командиров повышать свою боевую и политическую подготовку, чекистское мастерство в борьбе с бандами ОУН-УПА, изучать тактику врага, умело и вовремя разгадывать его коварные уловки, противопоставлять вражеской тактике свою более совершенную тактику, неустанно крепить в своих рядах дисциплину, порядок и организованность…

После слова «приказываю» мы оживились. Каждый из нас в душе надеялся, что именно его фамилия прозвучит в списке поощренных.

За отличные показатели в службе и умелое выполнение оперативных заданий наиболее отличившемуся личному составу была объявлена благодарность.

Собрание подходило к концу. После доклада замполита выступили бойцы и командиры. Затем начальник штаба объявил приказы командира батальона.

Среди поощренных нас, минометчиков, было 7 человек: старший сержант Овчинников С. К., младшие сержанты Трофимов Н. Д., Мизяйкин А. Н., красноармейцы Романов. А. Л., Ковалев И. С., Минин И. С.

А когда прозвучала моя фамилия, раздался шлепок по спине:

– Молодец, Дёмин, гавно такая!

– Служу трудовому народу, товарищ старшина!

Я знал, что ни один из списков на поощрение, подаваемых ротным в вышестоящий штаб, не проходил мимо старшины. Командир роты никогда «не наказывал невиновных и не поощрял непричастных», он всегда учитывал мнение наших непосредственных командиров.

После собрания Ковалев подошел ко мне:

– Ну что, ефрейтор, поздравляю! Будь мы сегодня в другой обстановке, обязательно бы отметили это событие? Так?

– Конечно. Но ничего, всему свое время. Обязательно отметим. И это, и другие тоже!

…Ночью нас разбудила гроза. Это была первая настоящая гроза: с дождем, громом и молнией.

Крупные, тяжелые капли ударили вначале в стекло, затем забарабанили по подоконнику. А вскоре за окном занялся ливень.

Длинные и косые струи дождя, словно метеоритные потоки, прошивали темноту ночи. Лунный свет и свет уличных фонарей на плацу отражались в пролетающих каплях, отчего они были похожи на серебряные стрелы, выпущенные небесными лучниками откуда-то сверху.

Нарастающий гул грозы медленно катился издалека в нашу сторону. Сопровождаемый всполохами молний он напоминал артиллерийскую канонаду. Но за 4 года мы научились безошибочно различать звуки войны от звуков природы.

За свинцовой пеленой вдалеке время от времени в небе появлялись вспышки молний, словно кто-то на доли секунды включал и сразу же выключал яркий свет. Спустя какое-то время запоздало раздавались раскаты грома. Грозовой фронт неумолимо двигался в нашу сторону. Было ясно: непогоды не избежать.

Так оно и случилось. Вскоре в небе отчетливо заискрились «стрелы Зевса» Длинные, изогнутые молнии пронизывали все пространство от небес до земли. Раскаты грома превратились в оглушительные взрывы над головой.

                    «Люблю грозу в начале мая,

                    Когда весенний, первый гром,

                    Как бы резвяся и играя,

                   Грохочет в небе голубом», —

эти строки великого русского поэта Фёдора Ивановича Тютчева, известные всем со школьной скамьи, первыми сами собой пришли на ум.

Но следующие ассоциации вернули меня в далекое детство.

Когда мне было 4 года, я панически боялся грома и молнии. И как только начиналась гроза, я забирался на кровать, с головой накрывался одеялом и начинал плакать.

Мама садилась рядом, обнимала меня и успокаивала:

– Ну что ты, маленький! Чего испугался? Все хорошо. Это всего лишь гром. Это Боженька наверху гремит.

– А почему он так громко бабахает.

При виде молний я еще больше вбирал голову в плечи:

– А зачем он пускает огонь?

Мама была большой выдумщицей. Сколько невероятных сказок и историй она нам рассказывала в детстве, в которые мы безоговорочно верили.

– Скоро ночь. И чтобы его слуги могли ходить по небу как днем, Боженька зажигает огонь. Он берет кремень и кресало и высекает искры.

– А что он тогда так гремит?

– Дело в том, сынок, что черти стараются помешать Боженьке. Вот он и отгоняет их, бьет в литавры.

Я не знал, что такое литавры64, потому что никогда их не видел, почему-то представляя их в виде больших металлических оркестровых тарелок. Я видел такие в руках оркестрантов, прибывших к нам на митинг по поводу какого-то революционного праздника. И когда музыкант бил ими друг о друга, я вздрагивал и закрывал глаза.

– Спи, мой сладкий. Пока Боженька с нами, нам бояться нечего, с нами ничего не случится!

И я засыпал. А утром, едва открывал глазки, нетерпеливо спрашивал:

– Ну что, Боженька прогнал чертей? Не помешали они ему развести огонь?

– Конечно, нет, – улыбалась мама, – видишь, на улице уже светло и тихо!

Всплывшие из моей памяти картинки детства напомнили о доме. На сердце стало светло и ясно. Четыре года я не виделся с родными, я и мой отец воюем на соседних фронтах (папа воевал на 1-м Украинском, я – на 2-м), и слава Богу, что мы до сих пор мы живы и здоровы.

«Пока Боженька с нами, нам бояться нечего, с нами ничего не случится!» – как молитву повторял я мамины слова.

«Слава тебе, Господи! Спаси и сохрани нас!», – уставившись в потолок, я тайком трижды перекрестился.

Существует примета: первый весенний гром – загадывай желание, и оно обязательно исполнится. И я загадал: хочу, чтобы мы быстрее разгромили врага, все мои родные, близкие, друзья и знакомые остались живы, встретили день Победы живыми и невредимыми и вернулись домой!

Считалось, что гроза предвещает пробуждение природы и является знаком окончательного ухода зимы – так, многие из наших предков, видя первые молнии, думали, что это Перун своим оружием добивает зимнее воинство. Гроза в начале мая в те времена была, безусловно, приятным, хоть и страшным и впечатляющим событием, поэтому о ней писали стихи и сочиняли песни.

До утра от волнения и переживаний я так и не сомкнул глаз. Мысли о доме не давали мне заснуть. Воспоминания накатывались волнами, причем картинки всплывали в голове в произвольном порядке, без всякой хронологической последовательности.

Картины детства чередовались