По следу «Серого». Автобиографическая повесть (книга вторая) - Вадим Дёмин

– Так точно!

Я вспомнил давний разговор со Страховым, который происходил в присутствии заместителя командира батальона по политической части капитана Арясова. Это было еще в ноябре или декабре 1944 года.

– Твой рапорт одобрен. Так что, Демин, готовься. Скоро мы с тобой расстанемся.

Мне стало как-то не по себе. Ком подкатил к горлу. Я уже не представлял себя без ставшей мне родной минометной роты, без моего командира Страхова, без старшины Агишева…

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

– Слушаю тебя!

– А почему именно сейчас?

– Ты что, ефрейтор, передумал? – насупил брови Страхов.

– Никак нет! Просто как-то вот так сразу! Да и война еще идет!

– Не волнуйся! Берлин без тебя не возьмут! – повеселел ротный. – Кстати, у тебя ведь скоро день рождения?

– Так точно! 9 мая!

– Вот к твоему дню рождения войну и закончат. Это я тебе обещаю! – пошутил Страхов.

Я понимал, что Страхов шутит, но все равно чувствовалась какая-то недоговоренность, будто бы я что-то не доделал до конца. Хотя, с другой стороны, новость была радостной – для меня война скоро закончится.

– Товарищ лейтенант, я один направляюсь на учебу от минометной роты?

– Нет, с тобой поедут сержант Метелкин и красноармейцы Макаров, Конгалев, Братышкин. Пришла телефонограмма, чтобы завтра вас откомандировать в батальон для комплектования личных дел. Утром туда, вечером – обратно. Все ясно? Вопросы есть?

– Так точно! Все ясно! Вопросов нет!

– Тогда свободен!

Я вышел из кабинета окрыленный. Скоро сбудется моя мечта – я стану курсантом военного училища.

Стоп! Самое главное забыл спросить – в какое училище меня направят? Но было поздно, не возвращаться же? Ладно, завтра в строевом отделении все и узнаю.

Весь день я не находил себе места, не мог дождаться завтрашнего утра. Как жаль, что со мной рядом нет моего друга, Володи Воронина. В такие минут мы всегда были вместе.

Дважды за день я получил замечания от старшины Агишева. Один раз на строевой подготовке – замешкался при исполнении команды, второй – во время чистки оружия. В другой бы раз мои оплошности закончились бы нарядом вне очереди, но сегодня Агишев был добр как никогда. Я решил «собраться» и не искушать далее судьбу.

Наутро нас посадили в автомашину и повезли в Черновцы.

В строевом отделении узнали, что таких как мы – несколько человек. Здесь были и военнослужащие из других рот: сапер Андрей Лукашин, автоматчик стрелковой роты красноармеец Владимир Овчинников, командир отделения 2 стрелковой роты сержант Николай Грунин.

Все мы были отданы приказом как кандидаты для поступления в Саратовское военно-пехотное училище войск НКВД. Испортив не одну анкету и переписав по несколько раз автобиографии, мы наконец-таки вышли из расположения штаба батальона на свежий воздух.

– Ну что, курсантики, кто табачком угостит? – в курилку зашел Саша Братышкин.

– Не говори гоп! – ответили мы ему хором. – Еще не поступил!

– А что? И поступим! Таких героев да не принять!

– Не один ты такой герой! Нас вон с батальона только больше десяти! А теперь считай: бригада – дивизия – армия – фронт. А сколько их всего, фронтов?

Вечером мы вернулись в расположение подразделения. Рота напоминала встревоженный улей – шла подготовка к очередной операции.

XХХXI. Соблюдая социалистическую законность

Пока мы с другими кандидатами на поступление в училище были в штабе, я узнал шокирующую меня новость – арестовали нашего офицера (по понятным причинам не буду называть его фамилию).

Лёша Лашков, дежуривший в то знаменательное утро дневальным по штабу, по большому секрету рассказал мне, что лично видел, как чекисты под конвоем выводили его к машине:

– Ой, Микола, каких я страхов натерпелся! Стою я, значит, дневальным по щтабу. Тихо – спокойно. Никого нет. И вдруг заходят два офицера: капитан и старший лейтенант. Не из наших. С малиновыми околышками. Капитан сходу: «Командир батальона у себя?». Отвечаю: «Так точно!». Я хотел было вызвать дежурного по штабу, но не успел – они прямиком в кабинет комбата. Не прошло и пяти минут, как туда же зашел лейтенант. Не из нашей роты. А еще через пять минут его уже вывели с руками за спиной. Когда они мимо меня проходили, у меня вся спина похолодела, будто бы меня вели на расстрел. Стою и не чувствую ни рук, ни ног. Все тело как ватное.

– А за что его? Что – нибудь известно?

– Какой там? Меня после всего это комбат вызвал к себе и предупредил, что если я кому-нибудь проболтаюсь, под трибунал отдадут! Коль, все тебе как на духу рассказал! Только тебе. Больше никому. Умоляю, смотри, не проговорись, ладно?

– Ну конечно! Я все понимаю!

– А с чего ты взял, что его арестовали? Может быть вызвали куда-то?

– С руками за спиной? Да на нем лица-то не было! И какой-то сгорбленный был. А Фимушкин вообще весь белый стоял. Не к добру все это. Случилось что-то….

Мы ждали дальнейшей развязки событий. Думали, что на ближайшем построении все разъяснится.

Но прошли сутки. Никто так ничего и не объяснил. Жизнь шла своим чередом, как будто ничего не случилось. И только на третьи сутки было объявлено, что офицер убыл в командировку в штаб бригады, а его обязанности временно будет исполнять другой офицер. Причем объявили только для личного состава роты, в которой служил этот лейтенант.

Тем временем подготовка к операции шла полным ходом.

Вечером в клубе части нас собрал замполит батальона и прочитал лекцию о необходимости соблюдения социалистической законности в период проведения чекистко-войсковых операций. На подобную тему он выступал регулярно, поэтому мы отнеслись к ней как к рядовому событию. А зря….

Арясов зачитал выдержки из указания вышестоящего штаба:

«…Решительно покончить с нарушениями революционной законности: незаконными задержаниями, обысками, незаконным изъятием имущества населения.

…Установить строжайший порядок производства обысков: обыски проводить только у задержанных преступников с целью изъятия оружия, боеприпасов, контрреволюционной литературы, раций и т. п. предметов, которые служат вещественными доказательствами преступления задержанного.

Обыски в жилых помещениях, как правило, проводить с санкции командира полка, командира батальона, их заместителей по разведке, начальника оперативно-чекистской группы, составляя протокол обыска с подробным перечислением всех предметов, изъятых у обыскиваемого…

…Разъяснить личному составу ОЧГ (оперативно-чекистских групп – В.Д.) и РПГ различия между обыском и осмотром помещения в целях розыска и задержания преступника…

…В каждом отдельном случае нарушения революционной законности и морально-бытового разложения личного состава, немедленно производить тщательное расследование, материалы которого предоставлять в вышестоящий штаб.

Предупредить весь личный, что за безответственное отношение к службе, нарушение революционной законности и морально-бытовое разложение виновные будут строго наказываться, вплоть до предания суду военного трибунала…».

Вот именно в последних словах Арясова и заключалась главная причина задержания нашего сослуживца.

Справедливости ради замечу, что в годы войны во внутренних войсках отдельные факты нарушения законов, действительно, имели место, но они не носили массового характера, и не только не поощрялись руководством, но также не скрывались и не замалчивались, а, наоборот, расследовались, и о них докладывалось руководству. Каждому такому случаю давалась суровая политическая оценка, назывались виновные, принимались конкретные меры по недопущению правонарушений. Поэтому всякие упоминания о массовых фактах нарушения законности со стороны офицеров внутренних войск являются попытками дискредитации и выдать желаемое за действительное.

За все время пребывания нашего батальона в спецоперации на Северном Кавказе и борьбе с бандитским подпольем ОУН-УПА в освобожденных районах Украины мне о подобных фактах было неизвестно. Ведь если бы их совершил кто-то из сержантского и рядового состава, мы обязательно узнали бы об этом.

Другое дело – офицерский состав. Как говорится, «Кесарю кесарево, а Богу Богово» или «каждому свое, каждому – по заслугам». То, что происходило в офицерской среде, доводилось до сведения только офицерского состава, а в солдатской – до всех категорий личного состава батальона.

Но как бы тщательно не соблюдались эти уставные рамки, мы все равно узнавали многие «секретные» моменты из жизни офицеров. Так случилось и в этот