Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров

— Овса много, на наши телеги не влезет. У него только на торге десять четвертей, а во дворе — ещё десять. Завтра едем к нему в усадьбу, надо будет пять подвод приготовить. Варенька, сейчас собираемся домой.

— Как скажешь, Акинфий Дмитриевич.

Егорка понял, что пора уходить.

— Ладно, пошёл я. Потом встретимся. Я сюда буду часто приходить.

— Всё будет хорошо, Егор, — сказала Варя. — Встретимся в конце лета. Я к тебе приеду.

И помахала ему рукой.

Егорка повернулся и пошёл к воротам под Фроловской башней. Отойдя шагов на тридцать, он остановился. Как будто кто-то гладил его по голове большой, сильной и доброй рукой. Он оглянулся. Варя смотрела вслед, осеняя его крёстным знамением.

Глава 13

ДЕД КУЗЬМА

Сергиева обитель, начало лета 1572 года

После того как Анна вышла замуж за Акинфия Дмитриевича и вместе с Варей ушла с ним в Москву, дед Кузьма заскучал. Уходить вместе с дочерью и внучкой он не захотел, считая, что в обители ему будет спокойнее и свободней.

Он по-прежнему просиживал днями на колокольне, хотя особой надобности в этом не было: татар в это время ещё не ждали, а других врагов в окрестностях не водилось. Разве что забредёт разбойничья ватажка, но её ведь с колокольни не разглядишь — чай, не воинство. Разбойники больше всё тайком да тайком, а уж Сергиеву обитель грабить и самый дерзкий атаман не решится. И не потому, что место святое — что разбойникам та святость! А потому, что уж больно много в ней воинских людей — то привезут чего, то увезут. Так можно и головушку свою буйную сложить.

Чтобы не быть обители совсем уж в тягость, начал дед Кузьма корзины плести. Натащит на колокольню ивовых прутьев — и сидит целыми днями, работает. А как закончатся — идёт в лес, благо разведал он в полуверсте от обители на берегу речки Кончуры богатые заросли ивняка.

Как будто их нарочно кто-то для прутьев готовил: густые, обильные, прутья срезать удобно и подойти легко, даже ног не намочив. Натащит дед Кузьма прутьев за день, а потом неделю корзины плетёт. Отец Алексий даже ворчать начал:

— И куда столько корзин? Без надобности они нам в таком числе. На торг разве что?

— Да хотя бы и на торг, — отвечает дед Кузьма, — всё прибыток, а не убыток. А лучше пусть в чулане лежат. Авось пригодятся.

— Авось, авось, — передразнил его отец Алексий, — только место занимать будут.

Но в душе, видимо, с дедом Кузьмой согласился, потому что больше ничего не сказал, а корзины и впрямь начали выставлять на торг, когда окрестные мужики съезжались к монастырю на воскресный базар.

Дарья после того, как Анна с Варей ушли в Москву, так и осталась при поварне. Она давно там освоилась, и Марфа, старшая повариха, нарадоваться не могла, что у неё такая усердная и расторопная помощница.

Со времени последнего набега прошёл уже год, и народ, спасавшийся за мощными стенами Сергиевой обители, разбрёлся кто куда: кто в свои сёла да деревни — отстраивать сожжённые дома, кто в войско, а малое количество осталось при монастыре. Работы у поварих было теперь не в пример меньше, чем в прошлое лето. Кроме Марфы и Дарьи были здесь ещё три бабы, да каждый день отец Алексий присылал кухонных мужиков из числа паломников да трудников для всякой тяжёлой работы — дров наколоть, воды натаскать или ещё для чего, что бабам делать несподручно.

Дарья была самой младшенькой, и её частенько отправляли в лес, когда приходила пора грибов и ягод. Пусть отдохнёт от тяжёлой кухонной работы! Грибы и ягоды — всё ж полегче, чем стоять с тяжёлым черпаком у котла или плиты. Понятно, что одну её никто в лес не отпускал. Сопровождал Дарью дед Кузьма, который в каждый поход в лес пополнял свой запас ивняка — в самом деле, зачем время впустую терять?

Когда сначала Егорка, а потом Анна с Варварой ушли в Москву, дед Кузьма с Дарьей стали ближе. Оба хорошо помнили, при каких обстоятельствах познакомились, как и совместный поход от лесной дороги в глухом лесу Рязанского уезда до Сергиевой обители. Дарья даже стала называть его не "дед Кузьма", а просто "дедушка" и частенько таскала ему из поварни самые лакомые, самые жирные куски, отчего тот даже слегка округлел, залоснился и нет-нет, да и расправит плечи, словно вспомнив молодые годы. Каким орлом летал! Да, орлом, и хоть силушка сейчас совсем не та, что прежде, но орлиность никуда не делась. Так и хочется порой сунуть пальцы в рот и разразиться молодецким посвистом, от которого ранее, по заверениям деда Кузьмы, быки и кони-тяжеловозы шарахались в сторону, а всякая летучая мелочь вроде голубей и ворон — так вообще на лету падала замертво!

Опекал он Дарью, здорово опекал. За год в обители стала она девицей видной: высокая, статная, ладная. Ступает плавно, глядит весело. Вот и крутились возле неё всякие — даром что Сергиева обитель. Придёт иной паломником, а как Дарью увидит, так и забывает, для чего пришёл. И каждому надо в поварню, каждый напрашивается у отца Алексия в кухонные мужики — хоть немного, да побыть рядом. Авось да обратит на него внимание красавица — а там уж как получится.

Дед Кузьма таких парней примечал да приглядывал ещё, как на них Дарья смотрит. Да только она никому не улыбнётся — не по нраву ей ухажёры! Дед Кузьма с ними разговаривал просто. Выберет место без сторонних глаз и поговорит — да спокойненько так, негромко! И прямо в глаза смотрит — по-особому, с прищуром. И отставали парни от его названой внученьки! Иные — здоровяки, подковы руками гнут, а почему-то отводили взгляд от спокойного дедовского прищура. Хотя, казалось бы, им один лишь раз развернуться — и нет деда.

А особо непонятливым дед Кузьма показывал, как ловко он умеет ножиком махать. И снизу удар, и сверху, и сбоку в брюшину или в висок. Да быстро так! С непривычки даже не уследишь, где прошла полоска смертоносной стали. Нет, не ради угрозы, а ради того лишь, чтобы умение своё показать. Но после такого разговора даже самые непонятливые понимали всё и больше его внученьку не тревожили.

Неделю-полторы Дарье никто не докучал, а потом пришёл обоз из Москвы. Большой обоз, из семидесяти подвод. При нём — отряд