Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич

– Добро, – кивнул полковник. – Так и сделаю, давно здешних стрельцов хочу прищучить, балованные людишки.

– Я велел тебе проверить пороховую казну, – сказал воевода. – Спесь с воров надо сбивать свинцовым дробом. Всё ли готово?

– Пройдём, князь, в любую башню. Пушки заряжены, пушкари на месте.

– Добро, веди.

Сойдя с крыльца, Милославский поёжился, стояло бабье лето, на солнечной стороне ощутимо припекало, но с Волги уже тянуло сквозняковым холодком, которому на Синбирской горе было всегда просторно. Московские стрельцы и солдаты, завидев воеводу, начинали усерднее трудиться, они знали тяжёлую руку князя, который с первого дня никому не давал потачки: ни начальным людям, ни рядовым. А тем, кто задумывал совершить худое, ужасным напоминанием о неизбежной каре были трупы воров, уже много дней болтавшиеся на релях за Крымскими воротами. Это остужало многие горячие головы, к тому же люди сами начинали понимать, что осады им не избежать и остаться живыми они смогут, лишь отстояв крепость от воровских казаков.

Крымские ворота были изрядно подновлены. В створах заменены худые брёвна, а рядом с ними солдаты сделали надолбы – уходящий к Венцу двухрядный коридор из дубовых кольев, который не давал осаждавшим подойти к воротам вплотную.

Пока они были открыты, и через них въехала в крепость водовозка, за ней несколько телег с пожитками, на которых сидели малые дети и жёнки, сопровождаемые всадниками. Вёл этих людей земский староста Фирсов. Увидев воеводу, он поспешил к нему.

– Беженцы из Карсуна, едва ушли от воровских казаков, – сказал Фирсов. – Встретил их близ Лебяжьей слободы.

– А что сам городок? – встревожился Милославский. – Есть ли вести?

– Карсун ворами взят, – сказал Фирсов. – Воевода с женою и детьми, подьячие, пушкари и затинщики, всего человек тридцать, убиты. Карсунские всех чинов люди вору Разину крест целовали, многие поверстались в казаки. В окрестных, близ Карсуна, деревеньках то же самое: воры режут помещиков и приказчиков, крестьянишки их встречают хлебом-солью…

– Веди беженцев в осадную избу, – перебил старосту Милославский. – Скажи Ермолаеву, чтобы поставил их на хлебное довольствие. И вели им молчать о карсунской беде.

Фирсов взмахнул рукой, и обоз двинулся за ним следом.

– В какую башню пойдём? – спросил воевода.

– Хоть в любую, – ответил полковник. – Они все готовы.

– Тогда в наугольную к Свияге.

Они подошли к башне, где их встретил солдатский капитан, отвечающий за оборону этого угла крепости.

– Как, Мигунов, – сказал полковник. – Готов ли показать воеводе пушечный бой?

– Ступайте за мной, только глядите под ноги, – Мигунов распахнул вход в башню. – Я здесь живу, и у меня всё готово.

На лестнице было сумрачно, свет скупо освещал её сквозь щели перекрытия второго яруса, где что-то тяжко упало, и сверху посыпалась пыль. Милославский чихнул и ткнул капитана в ногу. Тот резво перепрыгнул через несколько ступенек и взбежал наверх. Затем послышался хриплый рык и звук удара по чему-то мягкому. Воевода ещё несколько раз чихнул и вылез на второй ярус башни. За ним выбрался полковник Зотов.

Возле пушки стояли навытяжку трое солдат, у одного из них светлая борода была замочена кровью. Милославский прошёл мимо них и выглянул в бойницу. Оттуда хорошо был виден ров, за ним разбитая телегами дорога, далее начинался посад, кое-где расчерченный улицами. Избы стояли друг от друга далеко, и между ними было много хозяйственных построек: амбаров, мылен, конюшен, скотных дворов, птичников, и всё это обнесено заборами из прочного леса.

«А ведь ворам, – подумал Милославский, – посад может подсобить взять крепость».

Вдруг внимание воеводы привлекло шевеление возле недалёкой от крепостной стены избы. К ней, выбравшись из рва, поспешал, оглядываясь, московский стрелец. В руке у него была пустая сумка, в которой обычно хранятся пищальные заряды. Подбежав к избе, он скрылся в ней и через малое время вышел на крыльцо, огляделся и побежал к крепости. Сумка, которую он держал в обоих руках, была явно не пуста.

– Там же шинок! – вскричал Милославский. – И ты, Мигунов, об этом не ведал? Врешь, по твоему морковному носу вижу, что ведал! Пушка заряжена?

– К бою готова, – сказал испуганный капитан.

– Цель на эту избу и снеси её начисто!

Капитан вопрошающе глянул на своего начальника, но полковник Зотов смотрел в другую сторону.

– К бою! – приказал капитан, и солдаты метнулись к пушке.

– Цельтесь вернее, – навис над ними воевода. – Развалите избу, получите по алтыну!

Мигунов оттолкнул солдат от пушки, проверил прицел и поджёг пороховую затравку. Пушка дёрнулась на дубовых колодах, из жерла выплеснулись грохот и дым, и, когда он стал рассеиваться, стало видно, что каменное ядро свалило с избы крышу, разбило птичник и по двору мечутся пёстрые куры. Дверь избы приоткрылась, из неё на крыльцо на карачках выползла простоволосая жёнка.

– Жива, Пахомовна! – обрадовался кто-то из солдат, и полковник тут же погрозил ему кулаком.

– И ты туда тропку ведаешь?

– Оставь его, Глеб Иванович, – сказал весьма довольный удачным выстрелом Милославский. – Сойдём вниз, мне надо с тобой пошептаться.

Капитан проводил начальных людей вниз, до земли.

– Вот что, – велел ему воевода. – Здесь недалеко, у осадных изб, староста Фирсов. Кликни его ко мне!

Мигунов резво кинулся исполнять приказание. Милославский повернулся к полковнику и строго на него глянул.

– Дела наши, Глеб Иванович, нехороши. Князь Барятинский неведомо где, воровские казаки окружат Синбирск и попрут на нас со всех сторон. Сейчас я приметил недогляд с нашей стороны, и знаешь какой?

– Свежим глазом всегда виднее, – сказал полковник. – А ты, князь, бывалый воин.

– Чуть не забыли мы про посад. Как мы делали на польской стороне, когда садились в осаду?

– Первым делом жгли посад! – воскликнул Зотов. – А здесь недоглядели.

– И немудрено, что недоглядели, – задумчиво произнёс Милославский. – На чужой стороне мы огня не жалели, а это война со своими, хоть и воровскими, людьми. Но посад надо сжечь, а то воры раскатают избы на брёвна и замостят ими путь к крепости.

– Когда пускать поджигальщиков? – спросил полковник.

– Не сегодня. Сожги посад, когда воры выйдут на стругах к Синбирску. Пока изготовь к этому смольё и людей. Посадскими обывателями займётся Фирсов.

К начальным людям спешил земский староста.

– Услышь новость, – сказал воевода. – По совету с полковником посад будет сожжён. Возьми своих ярыжек и обойди все дворы, чтобы обыватели собирались к уходу в крепость. Они знают, где прятать свои зажитки, пусть хоронят.

– Синбирян словом не прошибёшь, – засомневался Фирсов. – Будут сидеть в избах.

– Пусть сидят! – рассердился Милославский. – Как вор Стенька явится, полковник запалит все избы разом. Я знаю, что им жить будет негде, но в любом разе, если мы не спалим избы, то воры раскатают их на брёвна и начнут мостить путь через ров. Синбирск всё равно надо будет стоить заново, и великий государь даст погорельщикам деньги на домовое строение. Бери своих ярыжек и ступай на посад!

Воевода, отпустив от себя Зотова и Фирсова, стал обходить работы, как это делал каждый день, только сегодня его указания начальным людям зазвучали жестче и на батоги Милославский был неслыханно щедр. Когда к нему привели пойманного московского стрельца, что ходил за вином к шинкарке, то он велел нещадно бить его батогами, а затем бросить в тюремную яму. За исполнением наказания воевода проследил сам и только после этого пошёл к обеду. Насытившись, он задремал на лавке в своей комнате. После того, как государев набатный колокол пробил восемь часов дня, Милославский поднялся с лавки и велел кликнуть дьяка. Ермолаев скоро явился, в руках у него были бумага, чернильница и писчее перо.

– Ларион, – сказал воевода. – Пора нам великому государю отписку слать. Ты посыльщиков выбрал?

– Взял из приказа Бухвостова добрых стрельцов Сергуньку и Варфоломейку, братьев Васильевых. Они уже коней оседлали и близ твоего крыльца ждут.