Ричард Третий и Генрих Восьмой глазами Шекспира - Александра Маринина

Передняя в покоях королевы

Входят Анна Болейн и пожилая леди.

Анна причитает на тему того, как несправедливо обходятся с королевой.

– Сердце болит, когда думаю об этом! Она такой хороший человек, о ней никто дурного слова никогда не сказал! Король столько лет с ней прожил, и вот теперь она вынуждена слышать, как ей говорят: уйди. Да тут кто угодно прослезится!

– Да, – соглашается Пожилая леди, – даже суровые сердца – и те сочувствуют королеве в такой ситуации.

– Лучше бы ей не становиться королевой вообще, – говорит Анна. – Жила бы себе спокойно и не знала такого болезненного падения.

– Бедняжка, – вторит Пожилая, – теперь она снова станет иностранкой.

– Лучше уж родиться в нищете, но жить достойно и скромно, чем вот так взлететь на самый верх и потом разбиться при падении. Я бы не хотела быть королевой, вот чем хотите поклянусь.

Однако Пожилая леди сомневается в искренности Анны:

– Не хотели бы стать королевой? А я вот хотела бы, и отдала бы даже девственность за это. И не надо лицемерить, милочка, я уверена, что вы тоже отдали бы и девственность, и все, что у вас есть. Вы – женщина, и это означает, что вы непременно хотите богатства, власти, положения, всяких прочих благ. Так что не надо песен.

И, как вы там притворно ни жеманьтесь,

Вы в замшевую совесть их впихнете,

Чуть растянув ее.

– Клянусь, что нет! – восклицает Анна.

– Да ну? Прямо вот клянетесь? Не тянет быть на троне?

Анна Болейн

– Ни за что на свете!

– Странно, – пожимает плечами Пожилая. – А я вот даже за три пенса согласилась бы сесть на трон. Ну а герцогиней быть тоже не хотите?

– Нет, клянусь, не хочу.

– Да вы трусиха! – смеется Пожилая леди. – Ладно, понизим планку: а титул графини вас устроит? Неужели сможете устоять, если какой-нибудь красивый молодой граф в вас влюбится и сделает предложение? Ну, если сможете, если вам и титул графини кажется слишком тяжелым, то сына вам никогда не родить.

Анна смущена:

– Как вам не стыдно такое говорить? Еще раз повторяю: я не стану королевой ни за какие блага на свете.

Но Пожилая леди слишком давно живет при дворе, чтобы поверить в искренность юной фрейлины. Она прекрасно знает цену всем этим «нет» и «ни за что на свете».

– Да бросьте! Говорите «за все блага мира», а сами и за крошечную Англию согласитесь, я уверена. Кто там идет?

Входит лорд-камергер.

– Мое почтение, дамы! О чем секретничаете?

– Какие секреты, милорд! Мы переживаем за королеву, – отвечает Анна.

– Вот это достойно и благородно! Не переживайте, еще есть надежда, что все образуется.

– Ох, дал бы бог! – вздыхает Анна.

– Вы добрая, – говорит камергер, – и король очень это ценит. Поэтому он жалует вам титул маркизы Пембрук плюс тысячу фунтов в год содержания.

Анна многословно и цветисто благодарит короля за щедрость и великодушие и просит передать Генриху слова о ее преданности, самые добрые пожелания и молитвы «о здравии его и процветанье».

– Непременно передам, – обещает камергер. – Король очень высокого мнения о вас, и ваши приветы и пожелания это еще раз подтвердят.

А про себя думает:

В ней честь и прелесть

Так слиты, что пленили короля!

Кто знает, может быть, от этой леди

Зажжется вдруг алмаз и озарит

Весь остров наш.

Короче, политкорректность в полный рост. Бедный Шекспир! Елизаветы, дочери Анны Болейн и Генриха Восьмого, уже лет 10 как нет на престоле, теперь в Англии правит Яков Первый Стюарт, сын Марии Стюарт, которую как раз Елизавета и казнила. В принципе перед Елизаветой можно бы теперь и не прогибаться и честно писать о ее маменьке всю правду, как есть. Якову это, наверное, было бы приятно. В годы написания «Ричарда Третьего» Елизавета Тюдор еще правила вовсю, поэтому нужно было во всех красках расписать, каким плохим был Ричард Йоркский и каким благородным и хорошим – Генрих Тюдор, тут все понятно. Но сейчас-то чего? Может быть, близкое окружение покойной королевы Елизаветы до сих пор при власти и обладает немалым могуществом? Или у Шекспира были какие-то претензии к королю Якову, чей двор славился пышностью и откровенным развратом, и автору хотелось показать всем, с какими нравственными терзаниями зарождалась англиканская церковь, и как хорошо было жить при экономной и сдержанной королеве-девственнице?

Лорд-камергер прощается и уходит.

Пожилая леди не скрывает иронии:

– Во как, поглядите-ка! Я шестнадцать лет служу при дворе, и все эти шестнадцать лет выклянчиваю хоть какую-нибудь милость или привилегию, а в ответ слышу только или «еще рано», или «уже поздно», а вы при дворе без году неделя – и все получили на блюдечке с голубой каемочкой!

– Да я сама удивилась, – произносит Анна. – Все это так странно…

– Ой, да не надо! Вам дали – и вы взяли, даже не поморщились. И за что только вам такая везуха? Титул маркизы Пембрук и тысяча фунтов в придачу за одни только красивые глаза, без всяких обязательств с вашей стороны – это ли не счастье? Потом денег еще добавят и всяких почестей тоже. Нравится? Что, теперь уже титул герцогини не кажется вам таким уж неподъемным? С маркизой-то вы, я смотрю, легко справляетесь.

– Миледи, если ваши шуточки кажутся вам забавными, так и смейтесь над ними сами, а меня увольте, – с достоинством отвечает Анна Болейн. – Даже страшно подумать, что будет дальше. Королева там горюет, а мы о каких-то пустяках болтаем. Очень вас прошу, не говорите ей о том, что здесь сейчас было.

– Да за кого вы меня принимаете? – с возмущением откликается Пожилая дама.

Уходят.

Сцена 4

Там же, зала в Блекфрайерсе

Трубы и рога

В ремарке очень подробно описывается, в каком порядке входят в зал участники сцены, кто где стоит или сидит. Не буду все это переписывать, просто перечислю присутствующих: жезлоносцы, писцы, архиепископ Кентерберийский, епископы Линкольнский, Илийский, Рочестерский и Сент-Асафский, дворянин, два священника, гофмаршал королевы, судейский пристав, еще два дворянина, кардиналы Вулси и Кампейус, еще двое вельмож, король Генрих и королева Екатерина со своими свитами.

Короче, суд. Значит, все-таки идет 1529 год, поскольку дело о разводе слушалось 18 июня 1529 года.

Начинает Вулси.

– Прошу сохранять тишину, пока будут зачитываться полномочия представителя из Рима!

Генриху не терпится поскорее начать судилище и выйти