Леонтий Раковский - Адмирал Ушаков

— Ну, чего шепчетесь? Говорите, не стесняйтесь! — оглядывал Ушаков обступивших его моряков.

— Каша жидковата… — начал кто-то.

— И маслица в ней не сыскать…

— Чухнин масло у себя на дому держит. Кладет — никто не видит сколь!

— Вот господин Чухнин идет к нам. Мы его сейчас и спросим про все, — сказал адмирал, увидев спешивших к нему дежурного штаб-лекаря Франца и госпитального комиссара Чухнина с одутловатым сусличьим лицом.

Ушаков выслушал рапорт дежурного штаб-лекаря о количестве и состоянии больных, а потом обратился к Чухнину:

— Вот больные жалуются, что у тебя каша жидка…

На толстое сусличье лицо Чухнина легла тень.

— Каша? Каша, ваше превосходительство, как следует быть!

— А скажи-ка, сколько ты кладешь масла на одного больного?

— Девятнадцать золотников, ваше превосходительство, — облизывая сохнувшие от волнения губы, отвечал Чухнин.

— А может, на весь котел кладешь девятнадцать золотников? — продолжал с легкой усмешкой спрашивать адмирал.

— Никак нет, ваше превосходительство. Все по закону вешаю.

— А кто видел, как ты вешал масло?

— Жжена видала…

— А штаб-лекарь был при этом?

— Никак нет.

— Почему?

— Я вешал дома…

— Почему дома? А где же ты масло держишь?

— Держу у себя в погребе… В нем, ваше превосходительство, холоднее, чем на складе… Боюсь, как бы на складе не растаяло…

— Я думаю, у тебя на дому скорее растает!

В толпе больных кто-то хихикнул.

Лицо адмирала утратило всякую веселость.

— Немедля взвесить масло! В присутствии дежурного лекаря. И отнести на склад. Ежели окажется больше, чем должно быть налицо, доложите мне!

И Ушаков быстро пошел к госпиталю. Рыжий штаб-лекарь Франц бежал сбоку, что-то объясняя адмиралу, а Чухнин отстал.

Он сморкался на землю, со злостью поглядывая на больных, которые только посмеивались.

Пробыв около полутора часов в госпитале, адмирал наконец ушел. Кроме госпитального комиссара досталось и дежурному штаб-лекарю: командующий нашел, что коридоры «обвесились паутиной» и на больных грязное белье.

Вернувшись из госпиталя, Ушаков на минуту заглянул к себе в канцелярию — нет ли чего непредвиденного. Но все оказалось в порядке, и он пошел обедать.

Встречные военные и гражданские почтительно приветствовали адмирала. А Ушаков шел, по-хозяйски осматривая город, для благополучия которого он так много сделал.

От его взора не ускользало ничто.

Вот у строящегося флотского магазейна вольнонаемные мастеровые, собираясь отдыхать в обеденный час, располагались на самом солнцепеке.

Федор Федорович подошел к ним.

— Здешнее солнце не ваше, костромское: поспишь на солнцепеке — голова разболится! Ложитесь в тени, неужели холодно? — сказал адмирал и зашагал дальше.

Потянулись дома семейных морских служителей.

Федор Федорович поглядывал: как живут его моряки, чисто ли содержат дворы?

У одного дома он увидал молодую женщину. Она стирала в корыте белье и тут же выливала в бурьян грязную воду.

Ушаков вошел во двор.

Женщина с удивлением смотрела на такого нежданного, важного гостя. Она смущенно обдергивала подоткнутую юбку.

— Здравствуй, красавица!

— Здравствуйте, ваше превосходительство.

— Чья такая?

— Боцмана Кочина жена.

— Это с «Владимира»?

— С «Владимира»…

— Что же ты, милая, делаешь?

— Стираю, — улыбнулась женщина.

— Почему не пойдешь на берег? Зачем же у себя во дворе грязь разводить?

— Да… на берег далеко…

— Ох ты какая ленивая! Муж расторопный, быстрый, а она как старуха. Вот я ему на тебя пожалуюсь! — пошутил Федор Федорович.

— Я больше не буду, ваше превосходительство! — покраснела женщина.

— То-то же! — погрозил ей пальцем адмирал и пошел дальше.

Федор Федорович шел и втайне надеялся, что сегодня его навестит Любушка.

Денщик Федор, конечно же, зашел утром к Любови Флоровне и рассказал обо всем: о вчерашней ссоре Ушакова с Мордвиновым, о том, что Федор Федорович всю ночь (денщик, разумеется, преувеличивал) писал, а поутру сказал, что обедать собирается на даче, где будет сидеть один, туча-тучей… (Денщик уже изучил характер Ушакова. Если у Федора Федоровича какие-либо неполадки на флоте, если чем-либо обижают его матросов, адмирал выходит из себя, возмущается и кричит. Но если дело касается только его лично, он переживает все молча, в одиночку.)

И Любушка, конечно же, не выдержит — примчится на дачу. Сперва она возьмется готовить Ушакову обед (в таких случаях повар Парфен сам уступает ей бразды кухонного правления). А после обеда сядет рядышком с Федором Федоровичем, расспросит обо всем, поймет его лучше, чем кто бы то ни было, посочувствует, успокоит. И от ее участливых, ободряющих, дружеских слов, от тепла ее улыбки неприятность станет казаться меньше и легче…

Вот наконец и его беленький домик, весь в зелени и цветах.

Окна распахнуты. Сейчас можно увидеть, кто ходит там, в этих чистых, прохладных комнатах.

Вон мелькнула фигура денщика — Федор накрывает на стол.

И больше никого не видно.

«Неужели не пришла?»

Нет, вот показалась она, что-то оживленно говорит своим собеседникам — повару Парфену и Федору. Выглянула в окно: ждет! Увидала Федора Федоровича. Приветливо замахала ему рукой.

Ушаков улыбнулся в ответ, ускорил шаги.

Он шел к калитке и думал: «Какое счастье, что на свете есть она, верный, бесценный, нежный друг!»

XXIX

Ушаков ходил по шканцам своего флагманского корабля «Св. Павел». Севастопольская эскадра крейсировала между Гаджибеем и Севастополем, высматривая врага. Но ни турок, ни французов не было видно. И адмиралу оставалось беспокоиться о своих личных врагах.

Он думал о том, что грызло его целое лето: о подлости Мордвинова, о своем письме царю, о чернильных душах из Адмиралтейств-коллегии.

6 мая Ушаков отослал с курьером письмо императору, а сегодня уж 4 августа. Прошло три месяца, а толку никакого.

Император передал все дело Адмиралтейств-коллегии, а та прибегла к испытанной, стародавней уловке всех волокитчиков и сутяг: изрекла, что не располагает всеми данными, чтобы решить дело, и потребовала от обеих сторон дополнительных сведений. Ушаков понял, что Мордвинов останется безнаказанным.

— С сильным не борись!

Оттого теперь уходил в море с еще большим удовольствием, чем обычно. В море он чувствовал себя в безопасности от сухопутного начальника Черноморского флота Мордвинова. В море у него было спокойнее на душе в любой шторм.

Вот и сегодня вдоль берегов резво играет свинка72 — быть непогоде!

Морской бури Ушаков не боится!

Когда адмирал Ушаков нужен для боевых дел, то царь в рескрипте не забывает подчеркнуть: «И мы надеемся на Ваше мужество, храбрость и искусство, что честь нашего флота соблюдена будет».

А вот до его, ушаковской, чести царю нет дела. Ее Павел I не собирается блюсти!

«Дальше в море — меньше горя!» — повторял свою любимую поговорку Федор Федорович.

Море было неизменно — вечно волнующееся и волнующее…

— Крейсер с на-ветра! — перебил его мысли крик с салинга73.

Ушаков поднес к глазам трубу.

Из Севастополя к ним на всех парусах мчался легкий крейсер.

— Что случилось? Неужели — война? Или, может быть, отставка? Мордвиновские происки перемогли! Ну что ж, поедем в Тамбовскую…

Он крепко сжал в руках зрительную трубу.

— Федор Федорович, это «Слава святого Георгия», — говорил смотревший в трубу капитан «Св. Павла» Сарандинаки.

— Да, это наша «Слава». Что-то она несет?

Ушаков нетерпеливо ждал, когда подойдет крейсер и пристанет шлюпка.

Наконец по трапу взбежал лейтенант со «Славы».

— Ваше превосходительство, пакет от его императорского величества! — рапортовал он и подал конверт.

Ушаков взял пакет, вскрыл. Вынул очередной рескрипт — за эту весну и лето их было предостаточно.

«А он все пишет и пишет!» — подумал о царе Федор Федорович.

Стал читать: «Господин вице-адмирал Ушаков! По получении сего имеете Вы со вверенною Вам эскадрою отправиться немедленно в крейсерство к Константинопольскому проливу, куда, прибыв, пошлите предварительно одно из легких судов к министру Нашему в Константинополь г. тайному советнику Томаре, известя его, что вы имеете повеление от Нас, буде Порта потребует помощи, где бы то ни было всею Вашею эскадрою содействовать с ними; и буде от министра Нашего получите уведомление о требовании от Блистательной Порты Вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать с Турецким флотом против французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось».