Расколотая корона - Виктория Холт

в детскую своего бастарда Джеффри! Сын какой-то потаскухи, что таскалась за лагерем и родила королю сына, — и этот сын воспитывался в детской его матери! Это было слишком для любой гордой женщины, а когда этой женщиной была Алиенора Аквитанская, неприятностей было не избежать.

Она сказала ему: «Генрих, сын мой, твой отец сделал тебя королем. Уверена, он сделал это лишь назло Томасу Бекету. Он знает, что этот старик будет вне себя от ярости, что не он тебя короновал. Он еще пожалеет об этом, но его сожаления станут твоим благом. Раз уж он сделал тебя королем, пусть не удивляется, если ты будешь вести себя по-королевски». И она громко рассмеялась при этой мысли; и с тех пор он возмущался скупостью отца; из-за слов матери он невзлюбил отца еще больше, чем прежде. Мать всегда указывала им на все недостатки отца; и единственным, кто ее не слушал, был бастард Джеффри. Он боготворил короля; и когда отец приходил в детскую, он пытался привлечь его внимание, что ему неизменно удавалось, ибо король всегда выслушивал, чему научился бастард Джеффри, и одобрительно кивал.

Теперь Генрих Молодой полагал, что отец делал это назло их матери. С возрастом так много становилось понятнее.

— Ваш отец будет использовать вас всех, как пешек в шахматной игре, — говорила их мать. — Посмотрите, как он женил вас без вашего согласия!

Это была правда. У Генриха Молодого была жена, Маргарита, дочь короля Франции. В то время она была в Аквитании с его матерью, которая воспитывала ее до тех пор, пока та не должна была приехать к нему и разделить его ложе, кров и корону. Сама она еще не была коронована, и король Франции был очень этим разгневан, но его отец обещал, что это произойдет, и когда это случится, он полагал, их супружеская жизнь начнется.

У него было так мало возможностей проявить свою королевскую власть, что, когда такой случай представлялся, он был полон решимости им воспользоваться. Так он и поступил совсем недавно, когда к нему приехал Томас Бекет.

Он отказался принять старика. Ему было немного не по себе от этого, но он убедил себя, что иначе поступить не мог. К нему прибыл Роджер, архиепископ Йоркский, и сообщил, что архиепископ Кентерберийский уже в пути.

Генрих Молодой был рад это слышать, ибо питал большую привязанность к своему старому учителю. Много лет назад, до изгнания Томаса, они с юной Маргаритой были отданы ему на попечение. Он был строг, и им приходилось проводить долгие часы на коленях. Маргарита жаловалась, что у нее болят колени от молитв, но они любили его, несмотря на строгость и суровые наставления, которые он им давал, ибо в его натуре была и веселая сторона, и она внезапно прорывалась наружу, и тогда они все вместе предавались веселью.

Он помнил тот день, когда им сказали, что Томас Бекет больше не будет их учить, потому что он поссорился с королем и бежал во Францию.

Это было давно. Маргарита разрыдалась, а Генрих чуть не последовал ее примеру. И ни один другой учитель не был таким, как он.

Но Роджер Йоркский презрительно отозвался о Томасе Бекете.

— Милорд король, — сказал он, — вы не можете принять этого человека. Если бы он добился своего, вы бы никогда не были коронованы.

— Это еще почему? — потребовал он ответа со своей новой надменностью.

— Потому что архиепископ Кентерберийский не считал, что вас следует короновать. Это человек, который думает, что знает все лучше всех.

— Это потому, что не он проводил церемонию.

— Возможно, это и имело какое-то значение, но он выразил свое неодобрение и грозится отлучить от церкви всех, кто принимал в ней участие.

— Это дерзость, — вскричал Генрих, ибо он был очень чувствителен ко всему, что касалось его гордости за свой новый сан.

— Он дерзкий человек. Если вы его примете, он будет вас поучать. Он скажет вам отказаться от короны.

— Я велю ему убираться.

— Лучше велите ему не приходить. Милорд король, если позволите мне высказать мнение, ради достоинства вашей короны вы не можете принять человека, чья цель — отнять ее у вас.

— И впрямь не могу.

— Тогда вам следует предупредить его, что вы его не примете.

— Так и поступлю, — заявил Генрих и тут же выполнил свое обещание, но почти сразу пожалел об этом. Отказать старому учителю казалось таким неблагодарным.

Но Роджер Йоркский был прав. Теперь, став королем, он не мог сносить никаких унижений.

Мысли его обратились к великолепию коронации, когда во время торжественной церемонии на его голову возложили корону, а позже, на пиру, ему прислуживал его отец-король.

Все смотрели с изумлением на такое зрелище. Сама мысль о том, что король — и какой король! — склонился перед собственным юным сыном, казалась немыслимой.

Один из них сказал ему после:

— Какое зрелище! Сам король преклонил перед вами колено!

— А почему бы сыну графа не преклонить колено перед сыном короля? — парировал Генрих.

И эту фразу стали повторять, ведь и впрямь было правдой, что Генрих Молодой — сын короля Англии, а король Англии — всего лишь сын графа Анжуйского.

С тех пор он остро ощущал свой титул, и с каждым днем его обида росла.

Шесть месяцев король — а обращаются с ним все еще как с ребенком! Так не пойдет. Он поговорит с отцом. Так он думал сейчас. Но все будет иначе, когда он предстанет перед ним. Тогда он испугается, как пугались все, будь то принц или раб, — испугается, что опасный багровый румянец зальет лицо отца, белки глаз нальются кровью, а ужасный гнев взовьется, подобно рычащему льву, готовому растерзать всякого, кто встанет на его пути.

«В один из таких дней припадок ярости его и доконает». Это был голос его матери — тихий, насмешливый, заронявший ему в голову мысли, которые иначе там бы и не появились.

Гонцы в замке. Их прибытие всегда его волновало. Какие вести они принесли? Послание от отца? Должен ли он присоединиться к нему в Нормандии или где бы он там ни был? Должен ли он возглавить отряд солдат? Дадут ли ему наконец собственные земли и замки?

— Милорд, — сказал один из его рыцарей, — прибыл гонец из Кентербери.

— Из Кентербери? Но мой отец за морем.

— Он не