Расколотая корона - Виктория Холт

Посему я глубоко обеспокоен, видит Бог, ибо страшусь, что гнев, который я прежде питал к нему, может быть сочтен причиной сего злодеяния. И поскольку в этом деянии я страшусь более за свою добрую славу, нежели за совесть, я молю Ваше Святейшество ободрить меня советом в этом деле».

Он отправил гонцов в Тускул и стал ждать.

Как быстро может меняться жизнь. Он только что поздравлял себя с тем, что держит в узде подданных, что избавился от Алиеноры; он с восторгом планировал вкусить немного семейного покоя с Розамундой, и тут — убийство Томаса Бекета! Почему Томас не мог умереть от какой-нибудь лихорадки, от хвори телесной? Нет, он на это не пошел, хоть и поговаривали, что он хворал. Ему нужно было умереть как можно зрелищнее, от ударов мечей королевских рыцарей.

Это так в духе Томаса — досаждать ему до самого конца.

Он подумал об Алиеноре, которая очень скоро услышит эту новость, ибо она, он был уверен, уже разносилась по всей Европе. Он живо представил ее хитрую усмешку, ведь она будет знать, в каком он окажется затруднительном положении. В своей злобе она, без сомнения, будет подпитывать слухи рассказами о его ссорах с Томасом, ведь когда-то он ей во многом доверял. Она никогда не любила Томаса. В дни великой дружбы между королем и его канцлером, когда сама Алиенора еще была немного влюблена в мужа, она ревновала к Томасу, потому что знала: король предпочитает его общество любому другому.

— Будь проклята королева, — выкрикнул король.

Сейчас нельзя было поддаваться гневу. Нужно было собрать всю свою волю и разум. Он подумал обо всех своих вассалах, о тех, кто нехотя признавал его своим сюзереном. Они будут готовы шептаться за его спиной, за спиной человека, который наверняка проклят, ибо виновен в пролитии крови мученика.

Большую часть этих дней он провел в своей комнате. Его не видели за столом. Его слуги и рыцари говорили шепотом. «Король глубоко потрясен смертью Томаса Бекета», — говорили они.

Когда прибывали гонцы, их немедленно призывали к нему.

Они рассказывали о том, что происходило в Кентербери. Говорили, что в ночь убийства разразилась страшная буря. Молнии были ужасающи, и многих напугал гром, раскатывавшийся прямо над собором. Слепая женщина наклонилась и поцеловала камни, обагренные кровью Томаса, и зрение к ней вернулось.

В Кентербери стекались люди, больные и увечные. Говорили, что Христос даровал Томасу силу исцеления.

Все было хуже, чем опасался Генрих.

Пришли вести и из Тускула.

Получив известие об убийстве, Папа затворился у себя. Он восемь дней провел в уединении, дабы, по его словам, оплакать своего возлюбленного сына. Когда он вышел, то отдал приказ не допускать к нему ни одного англичанина.

Тем временем архиепископ Сансский объявил Генриха, короля Англии, убийцей, и король Франции присоединился к его обвинениям.

Генрих знал, что его отлучение от церкви — лишь вопрос времени.

Это была катастрофа. Но он был не из тех, кто пасует перед невзгодами. Напротив, именно в такие времена он проявлял свои лучшие качества. Он сделал все, что мог. Он написал Папе, честно изложив случившееся. Ему оставалось лишь молить о прощении и показывать, что он скорбит о смерти архиепископа так же искренне, как и все остальные.

Больше он ничего не мог сделать, чтобы убедить мир в своей невиновности; и если ему откажутся верить, он должен будет напомнить о своей мощи.

Он всегда стремился расширить свои владения и давно уже зарился на Ирландию.

Сейчас, казалось, был самый подходящий момент показать миру, что недооценивать его не стоит. Его рыцари убили Томаса Бекета, и его самого могли счесть виновным, но пусть никто не забывает, что он — правнук Завоевателя.

Он решил посвятить ближайшие дни планированию вторжения в Ирландию.

***

Генрих Молодой Король получил известие в старом саксонском дворце в Уинчестере.

Он был несколько недоволен своей участью. Короноваться на английский престол было великим событием, и он никогда не забудет ту церемонию, что состоялась в июне прошлого года, около шести месяцев назад. Как чудесно быть королем! Окружающие боялись его оскорбить; они помнили, что его отец не будет жить вечно и что однажды в Англии останется только один король. Он был очень удивлен, что отец позволил ему короноваться и сделал его королем, хотя было совершенно ясно, что сын нравился многим людям куда больше отца.

Генрих Молодой знал, что он красивее отца. Ему говорили, что он похож на своего деда по отцовской линии, графа Анжуйского, которого прозвали Жоффруа Красивым. Внешность имела значение, хоть отец этого и не признавал. Генрих Молодой никогда не позволил бы своим рукам огрубеть и потрескаться, потому что отказывался носить перчатки. Ему нравилось видеть их украшенными кольцами. Он совсем не походил на отца; он старался очаровывать людей, чем Генрих-старший никогда не утруждался. Но это было важно, рассуждал Генрих-младший; это располагало к себе людей, привязывало их; они скорее будут верны, если питают к правителю симпатию. К его отцу никто особой симпатии не питал. Его могли уважать как великого правителя и бояться, но любить? Никогда!

Он знал, как к нему относятся. Ему льстили, потому что он льстил им; не раз намекали, что его окружение будет только счастливо, когда Англией будет править лишь один король.

Не то чтобы ему позволяли много править. Он быстро понял, что отец не собирался давать ему власть, а лишь корону. По правде говоря, с каждым днем он становился все более недоволен.

Ему хотелось повидаться с матерью, но она, конечно, всегда больше любила Ричарда, чем его; что до отца, то порой казалось, будто он ищет его расположения. Так пусть же он сделает что-нибудь, чтобы его заслужить. Пусть даст сыну, которого сделал королем, земли для правления; пусть тот станет королем не только по имени, но и на деле. Будто старик откажется от чего-либо, что однажды попало ему в руки!

— Твой отец — самый жадный человек на земле, — сказала ему мать. — Он никогда не выпустит из рук то, что однажды в них удержал.

Какая же ненависть была между ними! Он и его братья это чувствовали; втайне они вставали на сторону матери против него. Она любила их, и хотя Ричард был ее любимцем, она показывала, что горячо заботится о них всех. Казалось, чем больше она ненавидела их отца, тем больше любила их.

Король дурно с ней обращался. Он не имел права приводить