Л. Дымерская-Цигельман - АЛИЯ 70-Х...

— Все-таки я не совсем довольна. У меня такое ощущение, будто я на полном ходу спрыгнула с поезда. В Израиле нет настоящей экономической кибернетики, больших задач на оптимизацию. Сплошь и рядом — узкие исследования, мелкие, частные задачи. Наука, так сказать, неиндустриальна. Потому что неиндустриальна сама индустрия, вся эта масса мелких заводиков. Вторая, более важная причина в том, что страна живет на подачки, а не за счет собственных ресурсов. Невозможно в таких условиях рассчитывать на развитие промышленности, нельзя планировать это развитие. Какое уж тут планирование, если — завтра денег не дадут и завод придется закрывать. То же самое в науке: есть деньги — есть прекрасная наука, кончились деньги — кончилась наука...

БЕЙ НОВУЮ ЛЫЖНЮ!..

— Быть пророком грядущего дело, конечно, увлекательное, но это не по мне. Я реалист. Говорят, что путь сельскохозяйственных поселений российской алие заказан. Спрашивают: а выдержат ли российские олим непривычное напряжение физического труда, жизнь в маленьком коллективе, вдали от городской культуры?.. Ну, а кто были первые поселенцы пятьдесят-семьдесят лет назад? Те же студенты, интеллигенты, люди городской культуры. А какие дела они сделали! Сегодня положение более благоприятное: сельское хозяйство, особенно парниковое, насыщено техникой, огромное поле деятельности для инженера. Я бы даже сказал, что интеллигенты там предпочтительнее — всякое новое дело они осваивают быстрее, результативнее. Отрыв от культуры? Но сегодня в мошавах и кибуцах интеллектуальный, профессиональный, культурный уровень выше, чем в городах... Нынешнее положение с абсорбцией сохранится, мне кажется, еще долго, и российским олим придется так или иначе менять квалификацию, искать новые профессии. Мы предлагаем один из таких путей. Проблема абсорбции должна решаться множеством методов, и поселенчество — один из главных. Сегодня создание поселения — это сложное государственное мероприятие: вкладываются миллионы лир, строятся дороги, энерготрассы, водоводы, дома, теплицы; поселенцы включаются в дело только на последнем этапе. Когда создается не одно, а много поселений — это уже политика, определяющая направление развития страны. Но именно здесь начинается обидная ерунда. Построили Ямит, и не обеспечили жителям рабочих мест — два министра не могли договориться, а дело стояло. Пытались национализировать земли в Галилее — тоже сорвалось. Существуют планы заселения Галилеи, создания сотни поселений в Негеве и Синае, — но эти планы, необеспеченные финансированием, созданием промышленности, политическими мерами, — были бумажными планами. Во всем этом я видел импотентность бывшего правительства, отсутствие разработанной стратегии и тактики. Я не берусь указывать, какая нужна политика, — но в том, что она нужна, я уверен. И вопросы поселенчества нужно решать стратегически. В этом — одна из главных задач сионизма сегодня, с этим связано будущее нашей алии, будущее страны в целом...

— Я сейчас собрал небольшую группу молодых ребят, инженеров. Мы хотим создать свою фирму, которая будет заниматься систематическим внедрением новой технологии и оборудования в промышленность. На первых порах придется самим быть и за инженеров, и за рабочих, и за наладчиков... Мы хотим создать что-то вроде конструкторского бюро с опытным производством. В Израиле я пока таких не встречал. Чисто конструкторские, проектные бюро есть, а с опытным производством — нет. Поскольку мы первые, мы идем на риск. Нужно заинтересовать заказчиков, оправдать их вложения. «Кока-Колу» мы уже заинтересовали, подписали с ней контракт на установку оборудования и контроль. Это позволит продержаться на первых порах. Но, чтобы развернуться, нужны другие заказы. Несколько идей у нас уже есть, посмотрим...

— Я сейчас еще одним делом занимаюсь. Это связано с проблемой абсорбции. Мне кажется, что этот процесс вполне можно оптимизировать. Ведь это обычный процесс с обратной связью, отличие только в «человеческом факторе»... Зная параметры семьи, ее индивидуальные особенности, мы могли бы предсказать вероятность ее успешной абсорбции в Израиле. Даже больше — мы могли бы указать, какие конкретные «управляющие воздействия» нужно к ней «приложить»: как распределить выдачу льгот и пособий, как выбрать место и вид работы и так далее. Теория позволяет, зная параметры семьи и имея опыт прежней, зачастую неудачной абсорбции других семей, оптимизировать весь процесс, довести его до машинной программы. Представьте только, в Луде семья заполняет нашу особую анкету, чиновник вводит ее в машину, а машина через секунду выдает ему подробные указания — весь план будущей абсорбции именно данной семьи, с учетом всех ее особенностей... Это не утопия. Я подготовила доклад для комиссии экспертов. Надеюсь, это станет основой для создания коллектива социологов, психологов, кибернетиков. Может быть, нам удастся расчистить авгиевы конюшни абсорбции...

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ЗАИНТЕРЕСОВАННОГО КОММЕНТАТОРА

Одна судьба — всего лишь одна индивидуальная судьба. Сходство трех судеб — уже закономерность. Характер и темперамент определяет только способ достижения цели, но не саму цель. Цель указывают некие надличные соображения. Например, те же, которые привели нас в Израиль. Эта цель, национальная по месту и форме, по сути своей — цель социальная. Мечта об Израиле была не только мечтой о национальном очаге, но и в большой мере мечтой о социальном и нравственном эксперименте над самим собой.

Убежденный сионист приезжает в Израиль с твердой решимостью стать поселенцем и обнаруживает, что в нынешней ситуации это невозможно.

Остаться у Друянова, а потом, в крайнем случае, на «Кока-Коле» означало для Миши Шнеерсона тихо-спокойно скользить по проторенному пути.

Социальная ассимиляция ожидала Валентину Гехтман.

Конфронтация, неконформистский по отношению к «монастырскому уставу» поступок предполагают эксперимент — над собой и «монастырским уставом». Не так ли мы поступали, подавая заявления в ОВИР, выдерживая хулиганские скандалы на профсоюзных и прочих собраниях?

Черноглаз, Шнеерсон и Гехтман для Израиля — нужные люди. Для них в Израиле не нашлось подходящего места. Это место они создали сами. И — оказались нужными людьми на нужном месте. Эксперимент привел к оптимальному результату.

Может быть, в этом и состоит та загадочная миссия российской алии — быть недовольными, неудовлетворенными, чего-то все ищущими, пытающимися переделать, быть бестолковыми, не понимать «простых вещей», быть тягостной обузой, раздражающей проблемой, ради которой придется — ничего не поделаешь, видно, все-таки надо! — что-то изменить?..

Цитверблит Авраам, 1950 г. рождения, инженер.

Приехал из Киева в 1973 г. Живет в Тель-Авиве.

Мой путь в Израиль начался, я думаю, задолго до моего рождения. Он начался в молитвах деда, трижды в день повторявшего «Слушай, Израиль!». И не знал дед, что его мечте «В будущем году в Иерусалиме» суждено воплотиться в судьбе внука. Дед умер и был похоронен на старом еврейском кладбище.

В 1950 г. в Киеве родился я.

И с этого года начинается мой собственный путь в Израиль, сначала неосознанный, затем сознательно избранный.

Всегда, насколько хватает моей памяти, я знал, что я — еврей, толком даже не понимая, что это такое. В доме с детства я слышал два языка — русский и идиш. С нами жила бабушка, которая по-русски вообще не говорила. Она обращалась ко мне на идиш, а я отвечал ей по-русски. Так лет с четырех я научился понимать идиш. Пока жива была бабушка в доме отмечались еврейские праздники. С детства я запомнил хануку, так как детям давали деньги, и пасху из-за беготни за мацой. Когда я стал старше, мне постоянно внушали, что я должен учиться лучше других, чтобы в среде чужого народа и враждебной власти завоевать свое место под солнцем. И я всегда был готов за это место бороться.

Когда пришло время поступать в институт, я понял, что в Киеве у меня шансов мало и уехал в Москву. Там я начал учиться в Институте инженеров связи, жил в общежитии, где евреев почти не было.

Это было в 1967 году сразу после Шестидневной войны. Я тогда постоянно думал об Израиле, искал любую информацию, учился понимать между газетных строк, что же там происходит. А обсуждать все это было не с кем. Друзей-евреев в Москве у меня еще не было, и я упорно их искал. В таком же положении были и другие ребята-евреи, поэтому мы быстро нашли друг друга, и начались бесконечные разговоры об Израиле, переходившие в серьезные обсуждения и горячие споры. Собирались мы совершенно стихийно, сначала несколько человек, потом это стало своеобразным клубом. К нам пришли ребята из других институтов. Нам тогда было по 18-20 лет и наши вечера мало чем отличались от вечеров любой другой студенческой компании. Мы так же развлекались, пели, пили, танцевали. Отличало нас только то, что у нас собирались одни евреи. Теперь я понимаю, что это было инстинктивное желание побыть в своей среде. Многие из нас думали об Израиле, но конкретных планов уехать не было ни у кого. Мы были студентами, жили своими студенческими делами и заботами. А так как многие из нас жили в общежитиях, то такие сборы были своеобразной отдушиной. Однако продолжалось это недолго. Было доложено «куда следует» и «кто следует» отреагировал. Один из моих друзей с трудом унес ноги из Москвы, другого выгнали из института. До сих пор непонятно, как мы так легко отделались. Дело было замято и «сионистский кружок», как нас громко называли в парткоме, был навсегда закрыт. Так я потерял всех своих еврейских друзей. И чем дольше жил в общежитии, тем больше понимал, что Россия для меня страна чуждая и чужая.