"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Это значит, госпожа, что все народы – ничто перед Богом, все люди – как трава, и сам Господь обращает князей в ничто, – говорил Манар, с сожалением разводя руками. – Как трава, что Бог, Всесильный наш, испытывает огнем и водою по воле Своей. Он дунул на них – и высохли они, и вихрь унес их, как соломинку. Никто не скроется от Великого могуществом и Мощного силой…

– О каких князьях ты говоришь? – Эльга наконец уловила направление его поучений. – Как ты сказал – письмо пришло с Моравы? Может… Что-то стало известно о моем племяннике Олеге Предславиче?

Дрогнуло сердце от волнения, но она сама не знала: боится за родича или… Нет, Олег Предславич был хороший человек, и она с неловкостью вспоминала, как с ним обошлись. И не желала ему зла. Пусть бы он сумел утвердиться в землях своих предков по отцу, князей Моймировичей. Новый тесть, Земомысл ляшский, может помочь ему отвоевать назад хотя бы их часть. И пусть бы Олег Предславич никогда больше не показывался в Киеве. Так для всех было бы лучше. Хотя Эльга знала: Свенельд, Мистина, а за ними и Ингвар надеются, что в борьбе с уграми Олег-младший сложит голову и им больше не придется опасаться, что он вновь предъявит права на киевский стол.

– Нет, госпожа. Не о племяннике, – поклонился Манар. – Господь, Всесильный наш, уготовал испытание более близкому тебе мужу… То есть князю нашему Ингвару.

– Что? – Эльга не ожидала услышать имя Ингвара из уст жидина и наклонилась вперед. – Ингвару… Моему мужу? Ты о нем что-то знаешь? – с недоверием спросила она.

Как могут что-то знать жидины, в то время как она, княгиня киевская, не знает ничего нового?

– Только любовь к тебе, госпожа, и память о твоей доброте к дочерям нашим привела меня к тебе сегодня. Ибо добрые дела подобны кораблю: если человек добродетелен, корабль везет его в мир грядущий. Не могу сказать, что отплачу тебе благом за дарованное благо, но пусть каждый даст, что имеет. Если бы не был я другом твоим, госпожа, ничтожным, но истинным…

– Просто прочти мне, что говорится в твоем письме о моем муже, – попросила Эльга, все сильнее беспокоясь.

– Здесь говорится… – Манар развернул свиток на колене. – Почтенный Амрам пишет… Вот здесь… Эти известия получил он от угров, а те, как сказали, от болгар… Вот оно… «Собрав более тысячи судов, пришел Ингер к Кустантине. Прознав об этом, Роман встревожился весьма, ибо не было у него кораблей для защиты. И немало селений на морском побережье разорил Ингер, пока собрал Роман десять или пятнадцать хеландий, приказав разместить устройства для метания огня на бортах их, на корме и на носу. Оснастили хеландии по его приказу и, посадив на них отважных и опытных мужей, повели в море навстречу Ингеру. Увидев их в море, Ингер желал захватить их и взять людей в плен. Однако Господь, Всесильный наш, пожелал укротить море и ветры и тем отдал преимущество в руки Романа. Вошли хеландии Романа в середину русского строя, стали метать огонь во все стороны, и сгорели от того огня многие сотни судов, и многие тысячи русов погибли от огня либо в волнах. Никто не спасся из них в тот день, если не сумел бежать к берегу».

– Но что же… мой муж? – с усилием вытолкнула из себя Эльга.

Солнечный день разом погас в ее глазах, но охватило странное спокойствие – словно кто-то внутри сказал: «Не дергайся». Может быть, это еще и неправда. Она будто слушала сказание о ком-то совсем другом – о каком-то Ингваре, жившем пятьсот лет назад.

– Устройства для метания огня? – повторила она. – Что это такое?

– Я слышал, будто уже лет триста грекам известен способ бросать огонь на расстояние, они с его помощью одолевают врагов на море и берут укрепленные города на суше. Видимо, они использовали это средство против князя…

– Но когда мой дядя, Олег-старший, ходил к Царьграду с двумя тысячами кораблей, там не было никаких таких… устройств. Ни Аскольд в Амастриде, ни Бравлин в Сугдее ничего такого не видели.

Манар лишь развел руками:

– Возможно, тогда Богу было неугодно отдать победу грекам.

– А сейчас, значит, угодно! – возмутилась Эльга.

– Княгиня, не гневайся на меня! – Манар вскочил со скамьи, отступил и поклонился. – Я и сам опечален этими вестями чрезвычайно. Мы знаем, князь Ингвар – нам друг, а Роман – враг, он притесняет наших единоверцев в Кустантине, и по его наущению князь Хельги, твой досточтимый брат, минувшим летом ходил на Самкрай. Никто не радовался сильнее нас, узнав, что он теперь в дружбе с досточтимым булшицы Песахом. Я лишь хотел помочь тебе. Если же мои вести разгневали тебя, прошу, прости!

– Я не гневаюсь на тебя. Но должна предупредить… Сядь и выслушай меня.

Эльга еще не знала, что думать, но знала, что делать. Правда эти сведения о поражении Ингвара на море или не правда – это выяснится потом. Сейчас важно сделать так, чтобы никто, кроме нее, не задавался этим вопросом.

– Ты кому-то рассказывал об этом письме, кроме меня?

– Нет, госпожа. Я рассудил, что никто не вправе ранее тебя узнать то, что может оказаться важно…

– И ты не обсуждал ни с кем из ваших?

– С тех пор как отстучало сердце почтеннейшего Гостяты Кавара и Господь призвал его к вечной жизни, я не знаю, кому можно довериться, к тому же брата моего мы не видали уже два года…

– Если кто-то в городе узнает о том, что ты мне рассказал, твои единоверцы могут пострадать. Люди подумают, что виной дружба моего брата с Песахом, и вас сделают виноватыми в неудаче князя. А у меня сейчас не хватит людей, чтобы защитить вас, ведь дружина ушла. Молчи о том, что знаешь, и я буду молчать. И, пожалуй… Отдай мне это письмо.

– Но, госпожа! Здесь содержатся важные сведения о ценах на рабов и янтарь…

– Отрежь нужную тебе часть… Нет, спиши себе, что не можешь запомнить, а письмо оставь мне. Я должна быть уверена, что его никто более в Киеве не увидит.

– Но, госпожа, как жив Господь, очень мало в Киеве людей, способных прочитать эти письмена!

– Манар, я высказала тебе свою волю. Я благодарна тебе, так не нарушай нашей дружбы из-за пустяков. Черень! – окликнула Эльга служанку. – Подай бересты, коген запишет себе кое-что.

Пока Манар царапал бронзовым стержнем по бересте, Эльга велела Совке принести две куньи шкурки и вручила ему: более чем щедрое возмещение за неудобство. Когда Манар удалился, прижимая дар к груди, Эльга с неохотой взяла пергамент. Развернула. Манар был прав: в цепочках этих знаков, похожих на обезумевших червяков, мало кто из киевских жителей сумел бы разглядеть опасную тайну. Только из числа жидинов. Но теперь Манар и своим не скажет ни слова, ибо не может предъявить доказательство.

Эльга убрала пергамент в укладку, набросила сверху шитую льняную покрышку. Села рядом на скамью, сжала руки. Вот теперь перед ней встала во весь рост гнетущая мысль: разгром! Неужели?

Ингвар разбит! Где-то на воде перед Царьградом! И что с ним самим? Об этом в письме того угорского жидина ничего не говорилось, и она утешала себя: если бы стало известно о гибели киевского князя, жидин непременно об этом написал.

А что, если в письме это написано, но Манар от нее скрыл? Побоялся брать на себя оглашение такой новости…

Эльгу пробрало холодом. Кому можно показать письмо… Никому. Любой, умеющий читать этих червяков, окажется посвящен в тайну. И что после с ним делать?

Она знала, что сделал бы на ее месте Мистина…

А что с Мистиной? Многие погибли, кто не сумел бежать к берегу… Сгорели в огне, утонули в море… Многие – это кто?

Ингвар… Мистина… Эймунд… Хельги… Деверь Тородд… Двоюродные братья Ингвара Фасти и Сигват… Имена и лица всплывали в памяти одно за другим, и с каждым разом Эльге все труднее удавалось вдохнуть.

С Тороддом она познакомилась только сейчас, когда он прибыл в Киев с войском из Хольмгарда, но успела оценить, какой это хороший человек – дружелюбный и благоразумный. Сестре Бериславе очень повезло с мужем.

Фасти она впервые увидела одиннадцатилетней девочкой, когда он привез ей в подарок от Ульва, будущего свекра, вот это греческое ожерелье из смарагдов и жемчужин, что она носила каждый день уже пять лет, не снимая.