"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Ознакомительный фрагмент

— Михаила Никитовича самого к тому времени в живых не будет, — резко ответил Шуйский.

— Ну, — улыбнулся Годунов, — сие гнев народный, в набат ударят, оное, Василий Иванович, мне неподвластно. Ты ж человек начитанный, как и я, латынь знаешь, помнишь, что сказано — глас народа ровно как глас Божий. Вот так-то, — Годунов зевнул и добавил: «А гонец, коего на Москву к нам пошлют, знает, куда ехать-то, так что ты не волнуйся — ранее нас там никто не окажется».

— Ну вот, — Матвей посмотрел на закат, и прибавил шагу, — до Углича уж недолго осталось, адмирал.

Виллем вдруг приостановился и, обернулся: «Слышишь?».

Матвей наклонил голову: «Всадников с десяток и возок. Давай-ка, адмирал, в канаву нырнем — незачем нам с ними встречаться».

Вельяминов чуть поднял голову и проводил глазами невидный, запыленный возок. «А лошади у них кровные, — пробормотал мужчина. «За одного такого жеребца дорого дадут.

Вот скажи мне, адмирал, — Матвей усмехнулся, — ради чего в бедняцкую повозку таких лошадей впрягать?».

— Затем, чтобы побыстрее добраться, куда надо, и от глаз людских скрыться, — хмуро ответил Виллем, поднимаясь. «Пошли, не нравится мне вся эта суета. Там в город-то спокойно пробраться можно?».

— У меня для этого, — хмыкнул Матвей, — грамотца есть. А все почему — потому, что некоторые попы золото любят боле всего на свете. Вот, — он вытащил из мешочка на шее сложенную бумагу, — с печатью и подписью игумена монастыря Крестовоздвиженского. Я как в тот раз на Москве был, так делом сим озаботился, на всякий случай. Сказано в оной, что мы с тобой, адмирал, два честных инока и собираем Христа ради на ремонт церквей в нашей обители.

— И что, дают что-нибудь? — заинтересовался Виллем.

— А на какие деньги ты водку пьешь? — Матвей поднял цепь и намотал ее на руку.

— Не так уж много и пьем-то, — пробурчал адмирал, выбираясь из канавы. «Но, Матиас — доберемся до Норвегии — тут мы с тобой и загуляем, попомни мое слово».

Марья Федоровна развернула маленькую грамотцу и сказала: «Да вы угощайтесь, боярыня, мед, хоша и прошлого года, но хороший, тако же и пряники — Лиза ваша мастерица их готовить».

Марфа отломила кусочек коврижки и улыбнулась: «Хорошая хозяйка моя дочка-то. Федосья, старшая моя, — женщина чуть погрустнела, — тоже мастерица была, так вот — уж который год про нее ничего не слышно. Сродственница-то ваша, жена Чулкова воеводы, как приехала туда, отписала, что пропала Федосья моя, так вот — с тех пор и жду от нее весточки».

Вельяминова перекрестилась, и Марья Федоровна, положив руку на тонкие, унизанные перстнями, пальцы боярыни, сказала: «Бог даст, Марфа Федоровна, Бог даст».

— Ну, давайте, почитаем-то, — Марфа налила себе квасу. «С тех пор, как я за Большим Камнем была, многое поменялось-то. Вона, и Ермак Тимофеевич преставился, храни Господь его душу».

— Милая моя Марьюшка, — начала государыня, — первым делом отпишу тебе, что народилось у меня пятое дитя, мальчик здоровенький, крестили Яковом, по Якову Ивановичу покойному, упокой Господь душу праведника. Крепостца наша еще шире строится, тако же зачали ставить другие — дальше на восток. Данило Иванович все время там, а как приезжает в Тобольск — ко мне раз-другой зайдет, да и все на этом. Ей он возвел палаты прямо наискосок от дома нашего, там и ночует всегда. У нее уже двое сыновей родилось, а местные инородцы ее прямо в глаза царицей сибирской называют. Боюсь я, Марьюшка, что изведет меня она — хоша в церковь она и ходит, а все равно — глаз у сей Аграфены истинно черный.

— Да, — только и сказала Марфа, когда Марья Федоровна свернула грамотцу, — ну что ж, и такое бывает.

— Отпишу ей, чтобы не унывала, и Господу молилась, — проговорила вдовствующая государыня. «Может, и вернется муж-то к жене венчанной»

— Я вам так скажу, Марья Федоровна, — сухо ответила Марфа, глядя в серо-синие глаза женщины, — хуже нет полюбовницей, быть, так что я сей Аграфене не завидую.

Марья Федоровна закусила алую губу, и, опустив голову, пробормотала: «Он на мне жениться обещает».

— Пятый год уже, — Марфа встала и обняла государыню за тонкие, стройные плечи. «Ах, Марья Федоровна, ну зачем вам сие? Ну да, молоды вы, я тоже молода была, так ведь на себя посмотрите, и на него. И если б вы мне сразу сказали, я бы вам трав тогда еще дала, и не пришлось того бы делать, что сделали». Марфа чуть побаюкала женщину, прижавшись щекой к ее плату.

— Стыдно было, — Марья Федоровна вздохнула. «Сами же понимаете…»

— Да, — тихо ответила Марфа, и выпрямилась — на пороге стояла полная, низкорослая Василиса Волохова, мамка царевича.

— Мыльня-то готова, боярыни, — умильно улыбнулась она. «Вашего Петеньку тоже вести, Марфа Федоровна?».

— Ведите, конечно, — распорядилась Марфа. «Они сегодня на конях ездили, перепачкались все».

Когда дверь закрылась, государыня едва слышно сказала: «А я ведь до сих пор помню, какой он был, Марфа Федоровна. Сколько лет прошло — а я помню, и до самого смертного часа своего — не забуду».

— А тут неплохо, — князь Шуйский оглядел чистую, еще пахнущую смолой горницу. «Я смотрю, Борис Федорович, ты все подготовил».

Изба пряталась в густых лесах, вокруг было удивительно тихо, — только где-то, среди ветвей деревьев ухал филин, да чуть ржали кони.

— Я ее прошлым годом приказал срубить, — Годунов сидел на крыльце со жбаном кваса. «Тут как раз — до Углича пять верст, а ежели не знаешь, где она — так и не найдешь, сам же видел, сюда конный еле проедет, тропинка узкая.

Шуйский устроился рядом и налил себе. «А чего водку не пьем, Борис Федорович? — смешливо спросил князь.

— Вот обделаем все, и выпьем, — хмуро ответил Годунов. «На сговоре твоем, Василий Иванович».

Мужчина, вскинув голову, посмотрел в прохладное небо и вдруг сказал: «Хорошо у нас в России-то, князь. Вот так посидеть, вечерком, квасу попить — на Москве сего не сделаешь, только тут и удается».

— Как ты, Борис Федорович, на престоле сидеть будешь, так еще лучше будет, — Шуйский потянулся. «Скажи мне, а слышал я, что Старицкая-то Мария, вдова Магнуса герцога — жива она, и вроде даже чадо у нее есть — насчет этого ты озаботиться не хочешь, а? Ну так, чтобы никого уж, не осталось, чтобы начать заново, так сказать?».

Годунов помрачнел и выругался. «Иван Васильевич так этих двоих упрятал, что даже патриарх Иов не знает, где они. Мы с ним все бумаги переворошили — ни следа не осталось.

Чадо там девка, все легче, однако в коем монастыре этих двоих искать — сие одному Господу сейчас ведомо»

— Да, все же праправнучка Ивана Великого девка сия получается, — Шуйский помедлил и вдруг спросил: «Думаешь, согласится боярыня-то мне дочь отдать?».

— А что ей останется, — рассмеялся Годунов. «На плаху лечь и всех детей за собой туда потащить? А так — ее пострижем, сына — тако же, а девок — пусть пару лет при матери в монастыре побудут, а потом заберу и замуж выдам, за людей нужных. И даже, Василий Иванович, языки никому урезать не буду, я добрый, не то, что государь покойный».

— Так болтать будет Марфа Федоровна-то, — нахмурился Шуйский. «Она баба ума острого, ровно как батюшка ее, да и брат ее покойный тоже далеко не дурак был».

— В одиночной келье много с кем не поболтаешь, — отмахнулся Борис Федорович.

— А что там за девка, ну, та кою ты мне в жены прочишь? — поинтересовался Шуйский.

— Красивая она, тихая, глаз не подымет. И хозяйственная, у них там на сей Лизавете вся поварня держится. Да и вотчины тебе ихние пригодятся, богаче Марфы Федоровны мало кого найдешь-то, — Годунов вгляделся в тропинку. «А, вот и Михаил Никитович, смотри, запыхался, бедный. Хорошее у него кормление вышло, как я посмотрю, на Москве он стройней был».

Стрелец оглядел с ног до головы невидного, грязного мужичка, в заплатанном армяке и презрительно сказал: «А сие, на чепи, что у тебя?».

— Да блаженный он, безъязыкий, — зачастил мужик. «Василием в святом крещении кличут».