Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2 - Жорж Тушар-Лафосс

повода к более прямому оскорблению. Постараюсь объясниться. Легат чрезвычайно красивый господин, и вот герцогиня влюбилась в него по уши. Госпожа Креки брюнетка, высокого роста, с блестящими глазами, иногда подернутыми негой. Она склонна к меланхолии, а с этим настроением женщина становится или очень нежной или богомольной. Хорошенькая посланница, несколько лет тому назад, хотела сделаться доброй католичкой; может быть она и успела бы, но кардинал Чиги объяснился ей в страстной любви, которую она разделяет к несчастью для своего спасения… Одним словом, если герцог смертельно ненавидит кардинала, герцогиня страстно любит его, и вот каким образом в земных делах поддерживается равновесие.

Обожательница красивого легата сделалась поверенной Мадам; нежные сердца познают друг друга и изливаются взаимно. Маркиза Креки говорит о кардинале ее высочеству; Мадам рассказывает герцогине про Гиша. Год ссылки графа окончился; он увидел Францию, но не печальную Генриетту, от которой должен убегать по высочайшему приказанию и которую забывает от непостоянства.

Напечатаны сказки Ла-Фонтэна[44]; они почти известны в большом свете; Нипон, называющая их настольной книгой чувствительной женщины, распространяет с них копии. Сам поэт везде читал эти скандальные похождения с величайшим хладнокровием. Ла-Фонтен подражает иногда Бокаччио, но постоянно превосходит его в плавности слога и прелести портретов.

Вчера при Сен-Жермэнском дворе было всего понемножку: великодушие, кокетство, гасконское хвастовство и ревность – казалось там условились собратья, и была минута, когда вечер мог закончиться трагическим происшествием, которое к счастью сделалось только смешным. Рассказываю по порядку.

Утром, до моего приезда, Ларошфуко жаловался королю в кабинет на суровость своих кредиторов.

– Разве это моя вина? отвечал государь: – отчего же вы не обратитесь к друзьям?

И когда герцог собирался оставить дворец, ему дали 50,000 экю от имени его величества. Новая пожива для слуг этого вельможи, которые имеют обыкновение поглощать половину от многочисленных щедрот Людовика ХIV.

Я застала молодую королеву в припадке неудержимого смеха. Вот что случилось: когда ее величество спросила Витри – сколько ей лет, последняя отвечала, что двадцать семь. Вслед за этим ее мать, в розовых лентах, вошла с кокетливыми жеманством, открыв грудь до невозможности. Королеве вздумалось подшутить, и она обратилась к ней с тем же вопросом, что и к дочери. Дама скромно отвечала, что ей тридцать два года. Может быть, и теперь еще смеются над этим в Сен-Жермене.

Герцог Бофор, только что возвратившейся из похода на Жигери[45], в Африке, хвастался, что разрубил надвое мавра ударом сабли, достойным бешеного Роланда.

– Черт возьми! воскликнул король: – вот, любезнейший герцог, отличный сабельный удар, и я думаю, что необходим сильный гасконец, чтобы склеить этого бедняка мавра.

Тонкая эта шутка заставила покраснеть воина, который понял очень хорошо, что его величество не поверил ему.

Через час король проходил по двору замка с девицей Ла-Валльер; ему пришла фантазия посмотреть мимоходом кадетов, которые в это время вышли на ученье. Его величество приблизился к ним вместе с фавориткой. Пока Людовик ХIV делал смотр молодым людям, он заметил, что один из них обменивался с девицей Ла-Валльер нежными взглядами и дружеской улыбкой.

– Я кончил! – воскликнул гневно король: – пойдемте.

– Что с вами, государь? – спросила нежная Ла-Валльер, когда они отошли в сад.

– Что со мной? Вам удивительно, кстати, спрашивать меня об этом!

– Ах, Боже мой, государь, как вы смотрите на меня сердито!

– Вот дерзость! О, женщины, это настоящие аспиды, ползут, ползут и укусят вас именно в то время, когда вы меньше всего думаете об этом.

– Бога ради, государь, объяснитесь: – я просто как в пытке.

– Вы меня понимаете, впрочем, коварное создание. Этот молодой человек!.. Где вы с ним познакомились?

– Какой молодой человек?

– Э, Боже мой! Тот, которому вы сейчас делали такие нежные глазки… Этот кадет. Во всяком случае, кажется, что вам нужны молодые…

– Ах, Людовик, Людовик, сказала Ла-Валльер, обливаясь слезами: – я считала Себя вне подобного подозрения.

– Это одни слова! Кто этот кадет?

– Брат мой, отвечала фаворитка с достоинством.

– Ваш брат?

– Да, государь, и я сию минуту могу вам представить доказательства.

– Милая моя! простите меня, простите моей любви это движение ревности, которая доказывает вам, как я люблю вас. Зачем же вы никогда не говорили мне об этом брате? не просили меня о нем?

– Не было никакого основания, государь; ваше величество ничем не обязаны моему семейству, ничем мне самой, исключая небольшой взаимности за самую нежную привязанность. Остальное не может льстить мне, а иногда и унижает.

– О, я виноват, милая Луиза, воскликнул король с жаром: – я хочу искупить мою вину такой же любовью.

И чета потерялась в тенистой густоте, куда мой родственник, камергер, передававший мне это приключение, не счел возможным следовать по своей обязанности.

Я узнала утром, что молодой Бом Леблан, брат девицы Ла-Валльер, произведен вечером в поручики гвардии.

Бофор, который так хвастался своим сабельным ударом, не сказал ни слова о поступке, замечательном в другом отношении, несчастного Ла-Гиллотьера; но газеты, умалчивая о героизме герцога, провозгласили героизм этого генерала. Корабль «Золотая Луна», входя в тулонский порт, наткнулся на подводный камень, получил пробоину и пошел ко дну. На корабле находились десять рот полков пикардийского и Ла-Гиллотьера. Видя спасение невозможным, этот храбрый офицер рекомендует окружавшим его французам умереть с честью, закутывает голову в плащ и тонет. Нельзя не удивляться этой сознательной отваге.

Расин поставил свою «Фиваиду» на театре Мольера, который, говорят, дал ему сюжет. Трагический поэт Расин не уклонился и в этой пьесе от принципов, которые поддерживал в разговоре со мной во время версальских празднеств. Завязка превосходна, а стихи – просто гармония. Но если поэзия этой трагедии, относительно прелести, превосходит все, доселе нам известное, то она далеко уступает трагедии Корнеля по силе мыслей. Вообще произведение слабо по изобретению, но исполнено проблесков гения: я думаю, что у автора Цинны будет достойный последователь; может быть желательно, чтобы он и был уже им. Я видела Оттона и хочется сказать с Бенсерадом, что наш великий трагик падает чувствительно. Депрсо совсем недоволен этой трагедией; он основательно находит, что на театре длинные политические диссертации не могут заменять действия. Лувуа также критиковал «Оттона», сказав, «что произведение это будет только нравиться партеру министров». Корнель рассказывал потом, что он три раза начинал последнее действие своей новой трагедии; он гораздо лучше сделал бы для своей славы, если бы все уничтожил.

Наконец, после трехлетнего следствия, прений и защиты, писанных и словесных по делу Фуке; после тридцати девяти месячного предварительного заключения, слушалось дело этого бывшего министра. Фуке был присужден арсенальной палатой